Отпущение грехов

Прошел час. Детям надоело танцевать, и они нашли себе более основательное развлечение. Всей ватагой они ринулись в столовую и, обогнув обеденный стол, штурмовали вращающуюся кухонную дверь. Материнский экспедиционный отряд вызволил их оттуда. Но как только их увели, дети тут же бросились назад в столовую, к той же самой двери. Было несколько раз сказано слово «вспотели», и белые платочки принялись утирать белые лобики. Начались всеобщие попытки усадить детишек, но те вырывались, сползали с колен, категорически вереща: «Пусти, пусти!», и беготня в вожделенную столовую возобновилась.

Эта стадия праздника завершилась с прибытием угощений: объемистого торта с двумя свечками и ванильного мороженого в креманках. Билли Марки — веселый пухлый малыш с рыжими волосами и слегка кривоватыми ножками — задул свечки и пальцем снял пробу с белой глазури. Угощение разложили по тарелочкам, и детки ели с жадностью, но без недоразумений — они вообще на удивление хорошо себя вели весь вечер. Это же были современные дети, которые вовремя кушают и вовремя ложатся спать, поэтому у них хорошее настроение и пышущие здоровьем румяные щечки, — еще тридцать лет назад такой безмятежный детский праздник был бы просто немыслим.

После того как детвора подкрепилась, начался постепенный исход. Эдит с волнением поглядывала на часы — близилось шесть, а Джона все не было. Ей так хотелось, чтобы он увидел Эди в окружении других детей — увидел, какая она сдержанная, послушная умница и до чего аккуратная — на платье всего одно пятнышко от мороженого, да и то капнуло с подбородка, когда кто-то ее подтолкнул в спинку.

— Радость моя! — прошептала она, порывисто прижав дочку к коленям. — Ты знаешь, что ты мамина радость? Знаешь?

Эди засмеялась.

— Гав-гав! — сказала она вдруг.

— Где гав-гав? — Эдит огляделась. — Нет здесь никакой гав-гав.

— Гав-гав! — повторила Эди. — Хочу гав-гав!

Эдит посмотрела в том направлении, куда указывал крошечный пальчик.

— Это не гав-гав, лапочка, это мишка.

— Мишка?

— Да, мишка. Это мишка Билли Марки. Ты же не хочешь Биллиного мишку, правда?

Но Эди хотела.

Она вырвалась из маминых объятий и направилась к Билли Марки, крепко сжимавшему игрушку. Эди остановилась против Билли, устремив на него загадочный взгляд, и мальчик расхохотался.

Эдит-старшая снова посмотрела на часики, на этот раз уже с нетерпением.

Тем временем гостей сильно поубавилось, кроме Эди и Билли в доме оставалось только двое ребятишек, да и то один из них остался лишь потому, что прятался под столом в гостиной. А Джон все не приходил — как это эгоистично с его стороны! Ему совершенно нет дела до ребенка. Другие-то отцы пришли — целых шесть человек пришли за своими женами и постояли у двери в ожидании, любуясь детишками.

И тут раздался обиженный вопль. Эди вырвала мишку у Билли из рук и при попытке мальчика вернуть отобранное случайно толкнула его на пол.

— Эди! — воскликнула ее мама, с трудом сдерживая смех.

Джо Марки — красивый, широкоплечий тридцатипятилетний мужчина — подхватил сына и поставил на ноги.

— Ну ты молодчина, парень! — весело сказал он. — Дал девчонке сбить себя с ног! Просто молодчина!

— Головку не ушиб? — Миссис Марки встревоженно отвлеклась от провожания до дверей последней мамаши с ребенком.

— Нет-нет! — воскликнул ее муж. — Он ушиб кое-что другое, да, Билли? Мы, мамочка, другое место ушибли.

А Билли уже напрочь забыл, что он ушиб, ибо предпринимал попытки снова завладеть своей собственностью. Он ухватился за мишкину лапу, торчавшую из цепких объятий Эди, и потянул ее к себе, но все напрасно.

— Нет! — твердо сказала Эди.

И тут, ободренная случайным успехом своего предыдущего маневра, Эди выпустила мишку и, обеими руками взявшись за плечи Билли, с силой повалила его на пол.

На этот раз приземление было далеко небезопасным, голова Билли с приглушенным пустым звуком ударилась об пол чуть за краем ковра, после чего Билли набрал в легкие побольше воздуха и издал истошный рев.

Поднялся переполох. Марки-старший с криком бросился к сыну, но его жена подоспела первой и подхватила на руки свое ушибленное дитя.

— О, Билли! — закричала она. — Как она тебя ударила! Ее надо отшлепать!

Эдит, которая тут же подскочила к своей дочери, слышала это и недовольно поджала губы.

— Ай-ай-ай, Эди! — зашептала она небрежно. — Нехорошая девочка!

А «нехорошая девочка» вдруг запрокинула головку и расхохоталась. Это был звонкий победный смех, ликование, и презрение, и вызов звучали в нем. К несчастью, этот смех оказался еще и ужасно заразительным, и, прежде чем Эдит осознала щекотливость положения, она тоже разразилась громким, отчетливым смехом, не таким звонким, как у дочки, но в той же тональности. Потом она спохватилась и умолкла.

Краска гнева залила лицо миссис Марки, и мистер Марки, ощупывая пальцем сыновний затылок, посмотрел на Эдит исподлобья.

— Ну вот, уже и шишка вскочила, — произнес он с упреком. — Пойду принесу настойку гамамелиса.

Но терпение миссис Марки лопнуло.

— Не вижу ничего смешного в том, что ребенок так сильно ударился, — сказала она, и голос ее дрожал.