Отпущение грехов

— Обожди-ка! — Марки двинулся за ним, его слегка трясло, вены на висках внезапно вздулись. — Уж не думаешь ли ты, что я все это так и оставлю? Не надейся!

Не говоря ни слова, Джон вышел, оставив дверь настежь.

Все еще всхлипывая, Эдит шла к дому. Муж провожал ее взглядом, пока она не свернула на дорожку, и тогда Джон обернулся в сторону освещенного крыльца, по скользким ступеням которого осторожно спускался Марки. Джон сбросил пальто и шляпу прямо в снег. А потом, чуть скользя на обледенелой тропинке, шагнул навстречу противнику.

При первом же ударе оба поскользнулись и грохнулись на дорожку, потом слегка привстали и снова повалились. Неглубокий снежок вокруг дорожки оказался более устойчивым, противники отошли в сторону и яростно набросились друг на друга, махая кулаками, и месили ногами снег, превращая его в грязную жижу. На улице было безлюдно, слышалось только усталое судорожное пыхтение и чавкающие шлепки, когда кто-то из них падал в грязь.

Они боролись молча, отчетливо различая друг друга при полной луне и янтарной полосе света из распахнутой двери. Несколько раз они падали вместе и продолжали тузить друг друга, барахтаясь в снежном месиве на газоне.

Десять, пятнадцать, двадцать минут продолжалась их бессмысленная борьба под луной. По какому-то молчаливому уговору они в минуту передышки стащили с себя пиджаки и жилеты, и теперь рубашки свисали у них на спинах замызганными, мокрыми клочьями. Оба были ободраны, разбиты в кровь и измучены настолько, что могли держаться на ногах, лишь опираясь друг на друга, — любое сотрясение, даже простая попытка замахнуться, тут же отправляло обоих в партер.

Но драка закончилась вовсе не потому, что они обессилели, — сама нелепость ее была поводом продолжать. Просто, барахтаясь очередной раз в грязи, они вдруг услышали на дорожке чьи-то приближающиеся шаги. Они кое-как откатились в тень и прислушивались к этим шагам, не дерясь, не шевелясь, не дыша, просто лежали в обнимку, как мальчишки, играющие в индейцев, покуда шаги не стихли. А потом они, пошатываясь, поднялись на ноги и уставились друг на друга, точно пьяные.

— Будь все проклято, с меня довольно, — прохрипел Марки.

— С меня тоже, — сказал Джон, — выше крыши.

И снова они обменялись взглядами, на этот раз насупившись, как будто опасаясь, что кто-то из них решит продолжить драку. Марки сплюнул кровь из разбитой губы, потом тихо выругался, подобрал пиджак и жилет и принялся стряхивать с них налипший снег на удивление старательно, будто не было на свете важнее заботы, чем сохранить их сухими.

— Может, зайдешь умыться? — вдруг предложил он.

— Нет, спасибо. Пойду домой, а то жена будет волноваться.

Он тоже поднял пиджак и жилет, подобрал пальто и шляпу. Потному, промокшему в снегу до нитки, ему просто не верилось, что всего каких-то полчаса назад вся эта одежда была на нем.

— Что ж… Спокойной ночи, — сказал он неуверенно.

Внезапно они шагнули навстречу друг другу, и руки их сошлись в рукопожатии. И не было простой формальностью это рукопожатие: Джон Андрос крепко обнял Марки за плечи, и тот мягко похлопал Джона по спине.

— Ну как ты — цел? — спросил он.

— Да в порядке, а ты?

— И я тоже.

— Ну, — сказал Джон минуту спустя, — тогда, пожалуй, спокойной ночи.

Он перебросил через плечо свою одежду и, слегка прихрамывая, побрел прочь. Луна все так же сияла, когда, оставив за спиной темное пятно утоптанной земли, он медленно шел напрямик через лужайку. Было слышно, как в полумиле на станции громыхает семичасовой поезд.

— Да ты с ума сошел! — причитала Эдит. — Я-то думала, что вы собираетесь выяснить отношения и помириться. Потому и ушла.

— А ты хотела помириться?

— Конечно нет! Глаза б мои их не видели! Но я думала, что ты именно этого хочешь!

Джон спокойно растянулся в горячей ванне, а жена смазывала ему йодом ссадины на шее и на спине.

— Я вызову врача, — настаивала она, — вдруг этот тип что-нибудь тебе отбил?

Джон замотал головой:

— Ни за что! Еще не хватало, чтобы вся округа узнала.

— И все-таки я не понимаю, как так получилось.

— Я и сам ума не приложу, — грустно усмехнулся он, — эти детские праздники, похоже, не такая уж безобидная штука.

— А знаешь что… — просияла Эдит, — как хорошо, что у нас есть замороженная говяжья вырезка к завтрашнему обеду.

— Почему?

— Приложишь к глазу. Представляешь, я чуть было не купила телятину! Вот повезло-то!

Полчаса спустя, полностью одетый, но без воротника, поскольку шея не могла с ним смириться, Джон стоял перед зеркалом, осторожно шевеля руками и ногами.

— Н-да… Надо бы привести себя в лучшую форму, — сказал он задумчиво, — старею, наверное.

— Надеешься в следующий раз вздуть его?

— Я и так его вздул. По крайней мере я вздул его так же, как и он меня. И никакого следующего раза не будет. Ты больше не станешь обзывать людей «вульгарными». Видишь, что назревает ссора, бери пальто — и домой, понятно тебе?

— Да, милый, — ответила Эдит кротко. — Теперь я понимаю, что вела себя как дура.

Они вышли в коридор, и он помедлил у двери в детскую:

— Она спит?