Отпущение грехов

Келли, чья светящаяся лысина совершенно несуразно контрастировала с дамским неглиже, в раздумье пересек комнату и положил руку на плечо Ноултону.

— Видишь ли, мой мальчик, твоя проблема только в том, что все это — от нервов… Давай посмотрим на все иначе: ты предпринял нужные шаги, чтобы выпутаться из совершенно жуткого положения. Девица эта охотится за твоими деньгами, тут дело ясное. А так ты не только переиграл ее на собственном поле, но и спас себя от несчастной женитьбы, а семью свою — от многих страданий. Разве не так, Эплтон?

— Точно так! — многозначительно кивнул Эплтон. — Играть, так до конца.

— Ладно, — сказал Ноултон, уныло пытавшийся изобразить добродетель, — если б она действительно меня любила, то не стала бы обращать на все это внимание. Она же, в конце концов, не за семью мою замуж пойдет…

Эплтон рассмеялся:

— А мы, кажется, все попытались сделать очевидным, что именно за семью…

— Ах, заткнись ты! — совершенно несчастным тоном воскликнул Ноултон.

Тут Майра увидела, как Эплтон подмигнул Келли.

— Вот-вот, — сказал он. — Она уже показала, что ей нужны твои деньги. Ну ладно тебе, не вижу причин для сомнений, нужно довести дело до конца. Смотри: в данном случае ты получил доказательства, что она тебя не любит, и теперь ты от нее избавишься и будешь свободен, как вольный ветер. Она исчезнет и никому ничего не расскажет — а твоя семья про это даже не узнает. Иначе ты бы все равно выбросил две с половиной тыщи на все это, но тогда брак твой был бы несчастным, потому что девица эта тебя возненавидит, как только все поймет, а твои отношения с родителями так испортятся, что тебя, глядишь, вообще лишат наследства за то, что ты на ней женился. Такую кашу заваришь, точно тебе говорю!

— Ты прав, — мрачно согласился Ноултон. — Ты, пожалуй, в самом деле прав… Только… господи, каким взглядом она на меня посмотрела!.. Лежит, наверное, сейчас у себя в комнате да все прислушивается к воплям китайчонка…

Эплтон встал и зевнул.

— М-да, ты знаешь… — начал он.

Но Майра не желала больше ничего слышать. Подхватив полы шелкового кимоно, она молнией понеслась по мягкому коридорному ковру — прямиком в свою комнату, едва дыша.

— Боже ж ты мой! — воскликнула она, сжимая кулаки в темноте ночи. — Господи боже ты мой!

V

Только перед рассветом Майра наконец задремала и погрузилась в путаный сон, который, казалось, все длился и длился и никак не кончался. Но около семи она уже проснулась и равнодушно лежала на кровати, и ее рука с голубыми жилками свешивалась на пол. На стольких балах она запросто могла танцевать до рассвета, а теперь отчего-то ощущала страшную усталость.

Часы за ее дверью отбили очередной час, она вздрогнула, и от этого что-то будто оборвалось в душе: перевернувшись на живот, она принялась безутешно рыдать в подушку. Ее спутанные волосы темной мистической аурой разметались вокруг головы. Это чтобы с нею, с самой Майрой Харпер, какой-то там тип, кого она посчитала робким добрячком, провернул такой дешевенький, вульгарный трюк!..

У него ведь не хватило мужества прямо обратиться к ней и все рассказать начистоту, а потому он вышел на большую дорогу и нанял всех этих, лишь бы ее испугать…

В промежутках между приступами судорожных, лихорадочных рыданий она тщетно пыталась понять, чей же это ум сотворил такой изощренный спектакль. Гордость ее не позволяла допустить, что этот заранее продуманный план мог родиться в мозгу самого Ноултона. Нет, его, наверное, породил этот актеришка Эплтон или толстяк Келли, какие же у него омерзительные пудели.

Только все равно об этом противно говорить и даже думать… Какой стыд!

Тем не менее, когда она в восемь утра вышла из комнаты и, презрев завтрак, проследовала прямо в сад, это была очень сдержанная, гордая молодая красавица, и тени, пролегшие под холодными, вполне сухими уже глазами, были едва заметны. Земля была уже твердая, ведь подморозило, зима близко, и это серое небо и этот невыразительный воздух воспринимались как смутное утешение, они были с ней заодно. Наступил день размышлений, и ей нужно было крепко обо всем подумать.

Свернув за угол, она вдруг увидела Ноултона: он сидел на каменной скамье, обхватив голову руками, в позе глубочайшего отчаянья. На нем была вчерашняя одежда. Похоже, он так и не ложился.

Он не слышал, как Майра приблизилась, остановившись совсем рядом, и даже когда у нее под ногой хрустнула высохшая ветка, он лишь устало поднял голову. Она поняла, что прошедшая ночь была для него весьма драматичной: лицо его было смертельно бледным, а глаза красные, запавшие и ужасно усталые. Он вскочил, на лице его отразился ужас.

— Доброе утро, — спокойно сказала Майра.

— Сядь, — нервно произнес он. — Сядь, давай поговорим. Мне обязательно надо поговорить с тобой.

Майра кивнула и, усевшись рядом, обхватила колени руками и слегка прикрыла глаза.

— Майра, ради бога, сжалься надо мной.

Она удивленно на него посмотрела:

— Ты о чем?

Он застонал:

— Майра, я совершил нечто ужасное — с тобой, с собой, с нами. Мне нечего сказать в свою защиту, я полная дрянь… На меня словно что-то нашло, я обезумел.