Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Уж если что и надо бы залить, так это борозду на пластинке, как я полагаю. Старик жмёт руку министру, который светится хорошим настроением. Столько месяцев он мечтал об отпуске, бедняга! Всё время на посту со своим хозяйством в Елисейском дворце. Надо смотреть за котлом центрального отопления, делать закупки у Фошона, драить башмаки (одному Богу известно, какие они там у них здоровые!), отвечать журналистам, поливать лужайки — всё это утомляет. Он намерен хорошо провести время на «Мердалоре». Вот только не надо этих тра-ля-ля, всяких там почестей. Он — просто турист. Если его послушать, так ему надо самую тесную, самую неприглядную каюту, ту, что расположена под валом винта. Он хотел бы находиться во время путешествия там, где отработанное масло. Есть пердячую фасоль. Закрыться герметично. Нацепить тёмные очки и фальшивую бороду, чтобы смотреться в зеркало и не узнавать себя. Ему надоели все эти церемонии. Он стал простым «некто». Он хочет поменять взгляды, партийную принадлежность, окунуться в спасительное небытие.

Он готов на всё, чтобы снискать себе анонимность. Он становится инкогнито так же легко, как принимает командование. И он жмёт руки, руки, руки. Бормочет разные штучки, дрючки, вещички, избитые словечки, уже не раз сказанные, которые быстро забываются. Мы от него не отделаемся. Он хочет, чтобы мы стали свидетелями его исцеления. Мы поможем поправить ему нервную систему. После нескольких дней моря, неба цвета индиго, знойных портов он станет новеньким, как до его членства в юэнэр. Мы все приложимся к тому, чтобы вернуть ему девственность, снова сделаем его незапятнанным, вытащим из профсоюза этих избранных.

Нас всех ведут в наши каюты. Всё снова возвращается на свои места. Каждому своё… Министр и Старик получают одноместные каюты. Для остальных сойдут двухместные, отчего сразу возникает проблема у семейства Берюрье, которых насчитывается трое с учётом Мари-Мари. Решение находит Берта. Малышка будет спать со своим дядей, потому что его храп не мешает ей спать, а она разделит комнату с месье Феликсом.

Толстяк хмурится, говорит, что это ненормально и даже неприлично.

— Ты что, хочешь оставить девчонку с господином, которого мы едва знаем? — отвечает Берта.

— Нет, но…

— Короче, всё!

— Может, я сам буду жить с Феликсом? — предполагает супруг.

— И он не сомкнет глаз из-за твоего храпа? Он и так уже едет с нами, чтобы сделать нам приятное! Нет, ну ты что, Александр-Бенуа, уж не ревнуешь ли ты?

Ревнует? Берю смеётся как надрезанная тыква! Он ревнует? К мужику, у которого изъян вместо брандспойта? Нет уж, тут он спокоен, он будет давить оба уха. Он видел кардан препода! Джумбо! Чтобы войти с ним в контакт, его надо сначала протянуть через прокатный стан. Ему нужно воронку! Пусть он его прокрутит в точилке для больших карандашей! Вопрос решён, и семейство Берюрье с Феликсом принимают предписание Берты к исполнению.

Я разбираюсь с Пинюшем и с маман. Фелиси будет жить с грымзой моего приятеля, а Сезар займёт второй лежак в моем поместье.

Итак, все на местах. Остаётся только прикинуться под яхтсменов и приступить к большому волнистому безделью.

Вешая свои шмотки в гардероб, Пинюш что-то монотонно гундосит, извлекая ногтем гной из глаза. Он уже и не вспоминает о своем фургоне. Этот круиз — такая удача! Прекрасный утешительный приз. Их первое морское путешествие с мадам Пино. Четверть века они об этом мечтали, плакали, читая слова «судовой коридор, солнечная палуба, стюард» из проспекта «Трансат» или компании «Пакет».

Средиземное море — это колыбель мира. Цивилизация выплыла из его голубых вод как сверкающая раковина.

— Хочу тебе кое о чём заметить, Пино, и при этом не подпортить тебе твою радость. Дело в том, что мы здесь с определённой целью: проникнуть в тайну с исчезновениями.

Старый хрыч хитро улыбается.

— Он меня рассмешил, этот Феликс, со своими выступлениями. За кого он себя принимает, этот школьный надзиратель? Твои исчезновения, сказать тебе, что это такое, Сан-А? Сказать?

— Йес, скажи!

Блеющий делает глаза как у шифровальщика.

— Один несчастный случай, одно бегство и два самоубийства! — резюмирует он. — Первая, англичанка, выпила во время торжества на борту. Она вышла ночью на палубу. Её затошнило, и она наклонилась. Из-за качки потеряла равновесие. Второй, француз, на земле. Он соскочил с одной гречаночкой. Третья, немка, и четвёртый, итальянец, ну что у них была за жизнь? Одна жила со слабоумной матерью; второй — калека! В этой приятной обстановке на борту они прочувствовали всю невыносимость своего положения. Вообще, что такое отпуск? Большое одиночество в окружении толпы людей.

На этой стадии философии в дверь стучат. Гарсон весело информирует меня о том, что господин из каюты «Цветок Франции» (каюта Папы) желает со мной срочно поговорить.

Я отправляюсь туда.

* * *

— Входите!

Я нахожу Папашу в парадной форме для круиза. На нём штаны кремового цвета, голубой блейзер, белый шейный платок. Он сидит с мрачным видом в кожаном кресле.

— Вы хотели меня видеть, господин директор?..

— Смотрите, что я получил!