Отпусти меня

— У меня никогда не было отношений… Нет, — нервно усмехаюсь, пытаясь объяснить. — Нет, я мечтала о замужестве, о детях, но…

— Что «но»?

— Очень быстро, я пока не готова, ты словно лишаешь меня свободы и права выбора, — наконец выдаю правильную мысль.

— Все верно, — холодно усмехается, не отрицая. — Мужчина априори забирает свободу и выбор у женщины. Он помещает ее в свой мир, где дает то, что считает нужным. Но так, чтобы женщина ни в чем не нуждалась. Женщина, которая идет за мужчиной и покоряется ему, не является просто красивым дополнением. Она имеет много власти, если умеет грамотно ей распоряжаться.

Молчу, кусая губы, чувствуя, как его рука скользит по моей щеке, скулам, немного шершавые пальцы надавливают на губы, словно изучая их. Это все красивые слова, значения которых мне еще не удалось испытать.

— Признаю, что слишком давлю. Я так живу. Всегда. В бешеном темпе. Промедление означает потерю времени. Времени, которого у меня нет. Попробуй поймать мой ритм, и я дам тебе все, что ты хочешь. Дом, самореализацию, семью, статус, возможности, путешествия – все, что хочешь взамен на твое «да».

От его прикосновений пробирает дрожь. Хочу закрыть глаза, чтобы почувствовать момент, но не могу, потому что его холодные, стальные, бездонные глаза не отпускают.

— Поехали! — вдруг предлагает он. Отпускает меня и быстро надевает пиджак.

— Куда? — так и стою, прислонившись к стене. Тело не слушается. Калинин, определённо, меня волнует, но не чувствую, чтобы я так же его волновала. В нем читается расчет или жизнь по правилам. По правилам бизнеса.

— Если я правильно понял, ты хочешь моего вскрытия. Тебе недостаточно материальных знаков внимания.

— Да, — киваю, он все понимает.

— Поэтому одевайся и поехали.

Еще подрагиваю от волны эмоций, натягиваю куртку. Роман берет телефон, несколько минут смотрит на дисплей, а потом отключает его, вновь швыряя на стол. Надеюсь, его айфон противоударный, иначе он уже сломан. Хотя такие люди не обращают внимания на подобные вещи.

Мы куда-то едем в полной тишине. На этот раз нас везет не водитель, а сам Мирон, кем бы он ни являлся. Роман всю дорогу смотрит вперед на дорогу. Становится тревожно, когда мы выезжаем за город, оглядываюсь на мужчину.

— Мы уже рядом, — комментирует он. Киваю. В этом плане я ему доверяю. Хотел бы он сделать со мной что-то плохое, уже сделал бы. Машина останавливается возле огромных кованых ворот на кладбище. Округляю глаза, не понимая, что происходит. Роман выходит из машины, открывает для меня дверь, подает руку и вытягивает за собой. Медлю.

— Зачем мы здесь?

— Не бойся, пошли, — тянет за собой. Иду. Сама сильнее стискивая его ладонь. Я боюсь таких мест. Мой отец умер шесть лет назад, после похорон я ни разу не была на его могиле. Не могу… тяжело понимать, что твой самый родной человечек – в земле, и вокруг тысячи смертей и горя.

На входе продают живые и искусственные цветы. Роман покупает большой букет бордовых роз. И ведет меня вперед по аллее. Стараюсь не смотреть по сторонам, опускаю взгляд вниз на жухлую листву.

Мы останавливаемся возле огромного памятника, на котором изображена женщина лет пятидесяти. Милая, утонченная, задумчивая, смотрит куда-то вдаль. Такой профессиональный портрет, у женщины живые глаза, словно вот-вот вздохнет и заморгает ресницами.

Роман отпускает меня и раскладывает цветы на мраморную плиту. Он дергает ворот пальто, поднимая его выше.

Тишина.

Господи, как здесь тихо. Птицы не поют, даже ветер дует беззвучно, ледяной, пробирает до костей, вынуждая стучать зубами. Но я молчу, не решаясь нарушить эту тишину.

— Это моя мать, — через какое-то время поясняет Роман. Стараюсь не смотреть на портрет, грустно от того, что такой красивой женщины больше нет. По датам понятно, что она умерла в пятьдесят два года.

— Она умерла десять лет назад. Нет, ее убил мой отец.

— Убил? — резко поворачиваюсь к Роману.

— Не в прямом смысле. Ее убило его отсутствие. Он погиб в автокатастрофе двенадцать лет назад. После этого совершенно здоровая женщина впала в депрессию и стала медленно угасать, намеренно убивая себя трауром.

Это все безумно печально, до слез. Ком в горле. Я хотела его чувств, но не таких. Я не хотела тревожить в нем эти воспоминания, потому что понимаю, как это больно. Мой отец всю жизнь работал на двух работах. Сколько я себя помню, он все время работал на износ. Мы жили в тесной хрущёвке, а он мечтал построить большой двухэтажный дом по своему проекту. И вот когда дом почти достроили, у него нашли неизлечимую болезнь в запущенной форме. Медицина была уже бессильна. Папа быстро ушел, так и не успев пожить в доме мечты. Мать продала особняк и до сих пор живет в хрущёвке.