И только внутри что-то неприятно кольнуло, когда Миша произнёс ту самую фразу, которая навсегда надломила что-то во мне:
— Я попросил отпустить меня…
Кивнув, словно я сомневалась в его памяти, наконец, взглянула в его глаза и сказала:
— А теперь я прошу того же. Отпусти меня.
С этими словами вышла из машины, негромко хлопнув дверцей. Моя спина была прямой, словно я проглотила палку, и я держала себя в руках, пока пыталась нашарить в сумочке ключи. Один раз я не сдержала слово, данное себе, и заплакала при нём. Но за два года я хоть немного научилась держать себя в руках. Так что Миша не узнал, что стоило мне закрыть за собой металлическую дверь подъезда — мои ноги подкосились, и я рухнула на бетонные ступеньки, содрогаясь в рыданиях.
Да, я победила. Но как дорого мне обошлась эта победа. Остатками моего израненного сердца и в клочья разорванной души.
Глава двадцать вторая
— Миша, где ты витаешь?
Мужчина моргнул и, сфокусировав взгляд, вяло улыбнулся сидевшей рядом женщине.
— Прости, Тань, я отвлёкся, — честно признался он, — Что ты говорила?
Его знакомая лишь закатила глаза и терпеливо повторила:
— Как думаешь, в какой цвет нам лучше покрасить детскую? Я спрашивала мнение Андрея, но тот, как всегда, стоит прозвучать слову «ремонт», крестится, словно я предлагаю вызвать Сатану, а нас стенах нарисовать пентаграммы. Странный, в общем, у тебя друг, — добавила она.
— Он по совместимости ещё и твой муж, — отметил доктор, с тенью насмешки глядя на мадам Смыкалову.
Но та лишь махнула рукой:
— Досадное недоразумение. Он просто слишком обаятельный, так что я просто не смогла сказать ему «нет», когда он решил сделать мне предложение.
На это Павлов только покачал головой, не находя, что ответить. Да и смысла спорить с Таней не видел — маленький колобок на седьмом месяце беременности вызывал какие угодно эмоции, но не негативные.
Наверное, по этой причине Миша проводил с семьёй Смыкаловых последние несколько дней — с того самого вечера, как Мария дала ему от ворот поворот. Мужчина чувствовал, что ему не стоило оставаться одному, иначе он рисковал наделать каких-то глупостей. Например, решил бы засесть под окнами Маши, в ожидании, когда она сдастся и всё же даст им ещё одну попытку.
Её отказ не то, чтобы поразил его — нет, подсознательно, он примерно к такому раскладу и готовился, хоть и пытался быть оптимистом. Разговор с девушкой отрезвил его. Она открыла ему душу, высказав всё то, что держала в себе. И Мишу практически затопило той волной боли, что он ощутил. Она была такой острой, яркой, почти пульсирующей, что мужчина испугался — один человек не мог чувствовать столько. Его бы просто разорвало.
А Маша — его Маша, несмотря ни на какие её слова и доводы — она не просто ощущала это. Она жила с этим грузом. Который по доброте душевной отсыпал ей он сам. Павлов хотел избавить её от этого груза — не потому, что это диктовали ему совесть или чувство такта. Нет, просто в какой-то момент Док с запозданием понял, что эта девушка значит для него если не всё в жизни, то очень многое. И за её улыбку он готов был продать жизненно важные органы, предварительно вырезав их собственными руками.
В этой картине мира была лишь одна проблема — поезд, по всей видимости, ушёл. Сергеева ясно дала понять, что он в её жизни — всего лишь страница. Приятный досуг, развлечение — не больше. И, опять же, это было лишь его виной.
И всё же — Миша не верил ей. Нет, он знал, что она была честна — видел это по Машиным глазам. Но всё равно — червячок сомнения терзал его, словно пытаясь сказать, что не всё было так просто, как казалось. Словно Сергеева сама запуталась и не понимала, что для неё хорошо, а что не очень. И с каждым днём Павлов всё яснее понимал, что оставлять её в одиночестве было не самой лучшей идеей. Но иного пути он не видел — чувствовал, что это спровоцировало бы лишь новую истерику, и он бы ровным счётом ничего не добился.
Громкий хлопок по столу заставил мужчину вздрогнуть и удивлённо посмотреть на подругу.
— Таня, ты чего?
— Нет, это ты чего? — вернула ему вопрос женщина, — Где ты витаешь? В каких мирах? Там что, интереснее, чем тут, со мной?
— Ну…как тебе сказать, — криво улыбнулся мужчина, ероша волосы.
— Прямо! — припечатала его Татьяна, — Ты уже который день всё ходишь вокруг меня и вздыхаешь так тяжко, что у меня ребёнок начинает пинаться еще активнее — наверное, чувствует, что будущему крёстному нелегко. И взгляд у тебя, как у побитой собаки. Так что, давай, выкладывай. Это как-то связано с твоей бывшей девушкой, с которой мы видели тебя на том странном фестивале?
Миша удивлённо вскинул брови:
— Откуда ты знаешь, что она — моя бывшая?
Таня лишь пожала плечами:
— Да это вроде как очевидно. Вы так смотрели друг на друга, словно собирались либо поубивать друг друга, либо сорвать одежду. Зубами. Ну, и еще Андрей мне рассказал, — сдала супруга женщина.
Павлов покачал головой:
— Кто бы сомневался. Это же Смык.