ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН

    Что касается моей депрессии, глубина которой увеличивалась с каждой неделей, то она требовала, очевидно, отдельного лечения, только кто же заметит и забьет тревогу по поводу эмоционального состояния подростка? Не участковый же педиатр? Я лежал, смотрел бесконечный телевизор, иногда пытался читать, когда температура позволяла, а в голове моей таяла надежда на то, что финал этого лежания будет счастливым… Я был для матери обузой. Страшной тяжестью я был, которая незаслуженно легла на ее сгорбленные плечи. С каждой неделей я понимал это все более отчетливо.

    И вдруг я подумал… только подумал, всего лишь предположил! Никаких подозрений, ничего конкретного! Язык не поворачивается сказать… что, если маме надоест за мной ухаживать? Что, если ей УЖЕ надоело? Но тогда… что тогда? Как ей избавиться от ребенка, который никогда, понимаете – НИКОГДА не поправится?!

    Вспоминалась почему-то бледная поганка, которую я скормил простодушному алкоголику. Это воспоминание, казалось бы, никак не было связано с моими бронхитами и ангинами и, тем более, с внезапно возникшими страхами… и все-таки было как-то связано.

    Страхи мои…

    Я возвращался мыслями к тебе, Щюрик, и недоверие, возникшее столь внезапно (к кому? к лучшему другу!), тянуло рассудок в бездну. Совершенно нелепые подозрения – да, уже подозрения! – сводились к тому, что моя собственная мама решила меня… отравить. Лежа в комнате, я старался контролировать, что происходит в кухне, когда она готовит еду. Во-первых, с помощью слуха, во-вторых, с помощью внезапных выходов в туалет. Не может быть, непрерывно уговаривал я себя, что за чушь? «Мудь, легкий бред», – как выражался впоследствии Неживой…