Отрава [СИ]

В ставке командования Дориан всегда становится напротив, будто специально. Складывает руки на груди, внимательно слушая мадам Монтилье, склонив голову и кивая в знак согласия с её словами. У Дориана снова аккуратно уложены волосы, и Каллен чувствует себя кретином, когда вместо того, чтобы смотреть на стратегическую карту Орлея, опирается руками о стол, опускает голову и исподлобья смотрит на склонённую голову Павуса. Тёмные вихры отливают синевой в солнечном свете, и, действительно, нужно быть настоящим идиотом, чтобы обращать на это внимание. Коротко остриженные над ушами, они кажутся светлее смоляно-чёрных, густых, слегка спадающих на одну сторону лба и чуть вьющихся на затылке. Прямые ресницы, аккуратные хрящи ушей и жилистая шея — это не то, на что мечтал глазеть Каллен в свои тридцать лет. Сколько он себя помнил, ему нравились только женщины. У него были только женщины. Он не собирался изменять себе, конечно же, нет. Но сейчас Каллен смотрит на кожаный открытый доспех Дориана, открывающий плечо для удобства ведения боя, смотрит на это плечо с небольшой выступающей косточкой на самом верху, гипнотической косточкой, по которой хотелось провести пальцами, и кровь ударяет в виски, как кузнечный молот по раскалённому металлу. Так, что искры летят.

Пока Кассандра с Инквизитором, изучая карты и переставляя с места на место флажки, негромко о чём-то спорят, Каллен клянёт себя и горит на медленном огне. Он коротко облизывает пересохшие губы, когда внезапно Дориан поднимает взгляд и встречается с ним глазами.

Каллен отворачивается почти рывком.

Он шкурой чувствует улыбку Павуса, перерезанную на две неровные части его раной, которая наверняка оставит после себя шрам. Это ничего, говорит он себе, судорожно пытаясь вникнуть в суть спора мадам Монтилье и Лелианны.

Это ничего.

Это может продолжаться бесконечно долго, думает он. Он думает: ведь если игнорировать проблему, она может уйти сама по себе.

И она бы ушла.

Если бы однажды Каллен не обнаружил себя, волочащего Дориана буквально за шкирку в полумрак каменного коридора, ведущего к складским помещениям и внутренней лестнице к Восточной Стене. Здесь тихо, из открытого окна слышны лишь удары железа о железо — на эту сторону выходит тренировочная площадка. Дориан почему-то молчит, хотя Каллен изо всех сил старается хорошенько встряхнуть его, пока целенаправленно тащит вперёд и пока не сворачивает на лестницу вверх, к патрульным постам. Он швыряет запыхавшегося Павуса спиной в стену. Тот морщится, видимо, ещё не все кости залечила магия.

Каллен не понимает, как это началось.

Вот он тренирует новобранцев, а потом вдруг чувствует направленный взгляд, от которого волосы на загривке шевелятся. Он почти пропускает удар, выбивает меч из рук молодого лейтенанта и резко оборачивается, вперившись в стоящего на другой стороне полигона под каменным балконом Дориана. Тот опирается спиной о стену у дверного проёма, смотрит прямо на него, и если бы в этом взгляде был хотя бы намёк на насмешку, Каллен бы просто отвернулся.

Может быть, разозлился бы по-настоящему.

Может быть, сделал бы что-то, о чём бы потом смог вспоминать без сожаления.

Но взгляд серьёзен и глубок. Как будто Дориан внезапно осознал что-то очень важное, что-то, чему здесь места нет. Словно он настолько сильно испуган этим, что даже на насмешку не хватает не то желания, не то сил.

И когда Каллен отшвыривает тренировочный меч на стойку, игнорируя громыхнувшую сталь висящего там оружия, когда он идёт прямо к нему, сжимая челюсти, пылая яростью из глаз, глаза Дориана слегка расширяются. Он становится похож на лиса, затаившегося в зарослях орешника. Он медлит всего секунду, а затем отступает в тень арки. Не бежит.

Он его ждёт.

И теперь, глядя как Дориан сухо сглатывает, прижимаясь плечами к стене и глядя на него, глаза в глаза — не так, как смотрела бы девушка, потому что роста он такого же, как и Каллен, — ему кажется, что он готов убить его прямо здесь. Убить, уничтожить, чтобы вылез вместе со своими чёртовыми глазами, чёртовыми волосами из головы, где он мешает, как стрела, пробившая плечо.

И сердце заходится так жарко и сильно, будто они оба стоят сейчас посреди поля боя и вокруг тысячи поверженных врагов, и руки выкрашены в их горячей крови.

— Чего ты добиваешься? — зло рычит Каллен ему в лицо, и звучит это как «что ты делаешь со мной?» или ещё более беспомощное «если ты не прекратишь, я за себя не отвечаю».

Дориан молчит, лихорадочно всматривается в глаза Каллена. На его лице какое-то сумасшедшее нетерпение, он словно не понимает, что хочет сделать больше, оттолкнуть от себя, или впечатать в стену, потереться, как кот, выгибая спину и закрыв глаза, об эту глыбу напускного льда и жаркой ярости.

— Как член военного совета, — сорванным голосом говорит Каллен, тяжело дыша, — я приказываю тебе, — взгляд Дориана опускается на его губы, — прекратить.