Отравленная кровь

Невоспитанная гостья вздернула нос, вернувшись в прежнюю оболочку спесивой принцессы. Моника и ногу на ногу закинула, и спинку выпрямила, ну, прямо на троне сидит. Как же достала Диану родня мужа, они обязательно подчеркивали свое превосходство, а сами-то из низов. Отец выбился в люди — преподаватель в институте — это все же уважаемый статус, потом разбогател, а детки почему-то решили, что это их заслуга, да вот беда: из них так и лезет плебейство. Однако пора свое место обозначать, они должны свыкнуться с мыслью, что Диана никуда не денется. Но грань она не перешла, спокойно возразила:

— Не вздумала, а защищаю. Потерять такого мужа… нет, не верю, ты не настолько глупа.

— Не лезь не в свои проблемы, — надулась Мона.

— Но твои проблемы станут проблемами Левы, он всегда болезненно переживает, когда в его семье что-то не ладится.

— Только не надо разыгрывать любовь к моему брату, никогда не поверю.

— Где уж тебе верить… Сама-то себе хоть веришь?

Вот попала в точку! На вид глупая, во всяком случае, в семье невестку считали красивой пустышкой, а она поняла самую суть Моники, которая действительно сомневалась во всем, в себе — так обязательно. Даже отражение в зеркале подвергала сомнениям — она или не она там, если она, то в ней все не так.

— Я твоего мнения не спрашивала, — огрызнулась Мона.

— Ты чего такая злая? — спросила Диана по-матерински мягко. — Хорошенькая, все есть, чего душа желает, а злая, как старая мегера, завидующая всем молодым и красивым. Тебе только враг пожелает расстаться с Ярославом, он хороший и терпеливый. Уж я-то видела разных людей, могу отличить, кто из них кто, да и ко мне много набивалось в женихи, но я выбрала…

— Деньги, — куснула ее Моника.

— Не так уж много денег у Левы, чтобы меня ими попрекать. Я вышла за человека, который любит меня, а не себя или свою работу. Я не хочу прыгать по мужикам, это нестабильность, неустроенность, очень богатые мужчины неверные, а с Левой у меня постоянство и уверенность. Такой же и Ярослав, не упускай его.

Легко сказать — не упускай, он ушел и не хочет с ней разговаривать, не берет трубку. Возвращаясь домой, Моника вспоминала эпизоды, когда унижала и даже оскорбляла мужа, сейчас она не понимала, зачем это делала, как будто некий бес внутри руководил ею. Ой, как все плохо…

Дома она достала телефон, полистала контакты, чтобы пригласить к себе… но кого? По большому счету, некого. Сейчас бы с подружкой поболтать, получить поддержку, но подружек не было у Моники, ни одна не прикипела к душе. В сердцах она откинула айфон и всхлипывала от бессилия, жалости к себе, как вдруг неожиданно раздался звонок.

— Привет, сеструха! — рявкнул младший братец.

— Гарри… — произнесла она умирающей интонацией.

— Ты что, ревешь?.. — И ни капли сочувствия у родного злодея! — Ммм, понял, опять поссорилась с Яром, я забыл, что у тебя это вечерний ритуал.

— Чего тебе? — рявкнула Моника.

— Дай денег, сеструха. Кушать хочется.

— У тебя свои есть.

— Ты забыла? Я не могу взять больше, чем мне выписывают, пока не восстановлюсь в институте. Обещаю, что не восстановлюсь. Будь сестрой, перечисли на карту младшему непутевому братцу сколько не жалко.

Моника с трудом удержалась, чтобы не вылить на брата все, что предназначено любимому мужу (реально любимому, ну не виновата она, что такая противная), но сейчас ей нужна живая душа, родная душа.

— Приезжай, дам денег, но ты останешься у меня.

— Понял, я буду полночи ушами. За ваши бабки любой каприз, еду.

Гарри языкатый, еще прямолинейный, как шпала, беспардонный жутко, его и покойный отец считал наказанием, потому что решал проблемы сына постоянно. То Гарри учебу забросил, то проехался на крыше автобуса, то лицо набил молодому преподу и попал под угрозу исключения. Когда Мона спрашивала его — зачем ты это делаешь? — он поднимал плечи, ржал и говорил одно слово:

— Справедливость люблю.

Вошел в квартиру, осторожно приставил к стене гитару (их у него штук пять), кинул рюкзак на пол, кепку на крючок и попал, кожаная курка сползла будто сама по себе и упала на рюкзак, Монике пришлось повесить ее в шкаф. А Гарри тем временем отправился на кухню, а когда она тоже туда вошла, он изучал содержимое холодильника.

— Не густо… О, пивко!.. — Гарри открыл бутылку, приложился к ней, потом вытер губы рукавом и упрек бросил: — Мать, ты когда жратву будешь готовить?

— Пельмени есть, хочешь?

— Из магазина? Сама ешь.

— Мне женщина их готовит. Настоящие. Будешь?

Достав колбасу, улыбающийся Гарри откусил кусок, который еле поместился во рту, и кивнул, мол, вари пельмени. Дикарь, повзрослеет и придет в норму — это оценка покойной мамы, в семье не без урода — оценка покойного папы. Никто в семье не любил Гаррика (если не считать бабушку и Мону), нет, нелюбовь не демонстрировалась, это было понятно по холодному отношению, впрочем, Монику тоже не баловали, а она одна жалела младшего брата. Однажды спросила у мамы, почему вы все такие строгие к Гаррику? Правда, имела в виду и себя тоже, мама ответила разумно: