Отравленная кровь

Кися продержалась долго, как и Майка, — до восемнадцати. Просто потому, что выглядела максимум на четырнадцать, однако время поджимало. Чем ей заниматься, как устраиваться в мире, который она по большому счету не знала, в социум не влилась? Настала пора заявить о себе и ей. Она блестяще справлялась с задачами, заслуживала не одни похвалы и проценты. Однажды, находясь у него в кабинете, пили чай: Юга не уважал спиртные напитки, говорил, от них в голове мутится, но нет, он просто жил в режиме готовности к неприятностям.

— Юга… — начала Кися. — Таких имен не бывает.

— Бывает, — сказал он и, усмехнувшись, неожиданно разговорился. — Целую эпоху зовут Кали-юга, переводится как „черная, темная эпоха“, время морального и физического упадка. А Кали богиня разрушения, черная богиня смерти, но она и время, и бесконечность, и сама природа, которая ведет к жизни, а значит, и к возрождению. Юга — это эпоха, эра развития, длительная и поэтапная. Вот если соединишь все эти понятия в одно целое, то получишь примерное представление о времени, в котором мы сейчас существуем. А живем мы в темную эпоху, настал последний этап цикла, эпоха тотального зла, и она завершается. Кали разрушит ее, а может, и уничтожит. Так уже было на земле, исчезали цивилизации, а потом возрождались почти из ничего.

Как раз Кися ни-че-го не поняла, кроме того, что Юга малость сдвинутый, но ее не это волновало, в кабинет она пришла с деловым предложением:

— Слушай, Юга, я уже девочка большая, возьми меня в помощницы. Я принесла много пользы, ты же помнишь? Принесу еще больше. Мне все понятно в нашем бизнесе, давай вместе работать?»

* * *

Перед сном Зоя Артемовна постучалась в комнату сына, не услышав отклика, все же заглянула к нему. Он лежал в постели на спине и читал с планшета, видимо, что-то очень интересное, потому что не отреагировал на скрип двери, но маму заметил, наверное, боковым зрением.

— Ма, что ты хочешь? — спросил.

Что хочет! Во дает сынуля. Да она места себе не находила после встречи с Тамарой, язык то и дело прикусывала, чтобы не выложить все, что думает. Несмотря на негодование, душа-то болит, Пашка ведь не пристроен, а тут все само пришло ему в руки без усилий, да какая женщина… Вздохнув, Зоя Артемовна вошла в комнату, присела на край кровати. А он? Не отрывается от планшета!

— Что читаешь, сынок?

— Да так, записки потерпевшей. Это по работе.

— Так интересно, что на мать не хочешь взглянуть?

— Как тебе сказать… — выглянул из-за планшета Павел. — Дела давнишние, в них фигурировала убитая из Орехова, хочу понять, где искать концы… э… мотивы. Подозреваемые, конечно, есть, но с большой натяжкой.

— Как! Ты же у нас ас, дела щелкаешь как семечки.

Павел уловил иронию, с чего это мама перешла на несвойственный ей тон? Расспрашивать не стал, сейчас не время заниматься психологией, возможно, на работе переутомилась, он снова спрятался за планшетом, давая понять матери: я занят. Она поняла, но уходить к себе не собиралась, и вдруг:

— А я на днях встретила в торговом центре Тамару…

С удовлетворением Зоя Артемовна отметила про себя: подействовало. Планшет Павел опустил ребром на плоский живот, уставился на маму настороженно, теперь с ним пора поговорить в лоб:

— Знаешь, дорогой… (Главное прикинуться наивной.) Я поражена, почему ты не сказал мне, что она беременна? (Молчание.) Мне обидно. У меня скоро будет… (Чуть не проговорилась про двух внуков.) А ты молчишь. Когда намерен делать предложение Тамаре? Я ведь должна подготовиться к этому празднику.

Интересно, как он теперь выкрутится? Зоя Артемовна рассчитывала на совесть, но данный атавизм испарился в двадцатом веке, потому что Павел закрылся планшетом, заявив:

— Мама, у меня сейчас тяжелый период, сложное дело, я потом буду решать эту проблему.

— Что?! — взревела Зоя Артемовна, опустив планшет своей рукой, что не в ее стиле, она женщина деликатная, всегда находила подход, а тут словно тетка из торговой сети со шваброй. — Ты что сейчас сказал? Я ослышалась? Ребенка и его мать называешь проблемой? Пашенька, ты больной или просто дурак?

— Мама! — протянул сын с упреком.

— Молчи! — рявкнула Зоя Артемовна. — Вот так воспитала я сыночка…

— Мама, перестань…

— Черствый, безответственный, эгоистичный. Скажи, Павлик, а куда ты меня денешь, когда я начну тебе мешать? В дом престарелых сдашь?

— Мама! — повысил тон Павлик. — Не говори глупости.

— Ммм, я уже глупости говорю? Ты на себя посмотри: белобрысый, ушастый, длинный, несуразный! Ну кому, кому ты нужен со своей ненормированной работой и трупами под мышкой? Паша, брось к черту свое расследование на один день, беги к Тамаре, пока не поздно…

— Мама, успокойся, все будет норм. Потом. Потом.

Зоя Артемовна резко встала и пошла к выходу, но у двери повернулась лицом к сыну, выставила палец, процедив:

— Вот теперь я вижу, что ты сын своего отца, а не мой! Такой же черствый и безответственный эгоцентрист.

И ушла. Павел протяжно вздохнул и вернулся к чтению…

* * *