Отравленная совесть

"Так и есть: любовник и собирается расходиться с мужем", -- мелькнуло в голове Елены Львовны. Взгляд ее стал еще строже. Она пожевала губами и сухо сказала:

-- Хорошо, я буду ждать. Что же? Ведь не в последний раз видимся...

"Нет, нет, -- думала Людмила Александровна, возвращаясь домой. -- Мы именно в последний раз виделись. Веревка лопнула -- ее не связать без узла. Прощай, моя дорогая тетя! Я тебя потеряла... и так, человека за человеком, растеряю всех, всех..."

Когда Аркадию Николаевичу Сердецкому хотелось хорошо и много работать, он уезжал из Москвы к кому-либо из своих деревенских друзей и там -- "вдали от шума городского и от вседневной суеты" -- писал по целым дням, пока не сходил с него трудовой стих. Теперь ему оказывала гостеприимство старуха Алимова. Он жил в ее имении уже третью неделю. Первый вопрос его возвратившейся хозяйке был о Людмиле Александровне. Алимова только рукою махнула. Аркадий Николаевич омрачился:

-- И по-прежнему этот неестественный интерес к ревизановскому делу?

-- Представьте, да.

-- Раздражение против Петра Дмитриевича, ссоры с детьми и мужем?

-- Да, да, да.

-- Гм...

Аркадий Николаевич долго ходил по комнате, теребя свои густые седины. А Елена Львовна говорила:

-- Уж позвольте быть с вами откровенною. Покаюсь вам: никогда я не имела о Людмиле дурных мыслей, а сейчас начинаю подозревать, -- не закружил ли ее какой-нибудь франт? Знаете: седина в голову -- бес в ребро.

Сердецкий молчал.

-- Только -- при чем тут ревизановское дело? -- продолжала Алимова. -- Ума не приложу. А есть у нее какой-то осадок в душе от этой проклятой истории -- это вы правы: есть. И много тут странностей. Представьте вы себе: когда она гостила у меня в деревне -- хоть бы словом обмолвилась, что Ревизанов возобновил с ними знакомство, обедал у них и у Ратисовой... Затем... не следовало бы рассказывать, -- ну, да вы свой человек, вы, после меня, любите Милочку больше всех... Так уж я вам все, как попу на духу... Синев Петя уверяет, будто Людмила выехала ко мне пятого числа, то есть накануне дня, как был убит тот несчастный; между тем у меня в календаре приезд ее записан под шестым... я отлично помню.

-- Все врут календари! -- насильственно улыбнулся Сердецкий.

Совпадение этого обстоятельства с его подозрениями озадачило его. Старуха энергично потрясла головою:

-- Нет, мой не врет. Вы знаете, как я аккуратна.

-- Но в таком случае... Людмила Александровна либо почему-то ехала к вам вместо четырех часов целые сутки, либо провела эти сутки неизвестно где?

-- Выходит, что так....

-- Вы не пробовали спрашивать ее об этом?

-- Нет.

-- Почему?

Елена Львовна опустила глаза:

-- Страшно, Аркадий Николаевич, сказала же я вам. А вдруг она ответит что-нибудь такое... Каково будет слушать мне, старухе? Ведь она мне не чужая.

Сердецкий вздохнул и почесал себе переносье.

-- В делах, подобных ревизановскому, -- начал он, -- мне всегда страшно одно: судебная ошибка... чтобы не пострадал невинный человек. Эта Леони... камелия эта, арестованная сначала... какой опасности она подвергалась!

Елена Львовна зорко смотрела на него.

-- Но ведь ее выпустили, -- сухо сказала она, -- что же ее жалеть?

-- Дело не кончено. Не Леони, так другую заподозрят...

-- Аркадий Николаевич! Да ведь надо же найти наконец, кто виноват?!

Сердецкий долго молчал и наконец, глядя в другую сторону, отозвался глухим голосом:

-- Да, Елена Львовна! надо найти, кто виноват! И меня изумляет и огорчает: зачем Людмила Александровна не хочет помочь этим поискам?

Елена Львовна шумно поднялась с места:

-- Людмила?!

-- Да, да, Людмила, десять, сто, тысячу раз Людмила, -- раздраженно заторопился Сердецкий.

-- Вы... вы думаете...

-- Я ничего не думаю, -- остановил ее литератор, -- я только пробую разные предположения, строю хоть сколько-нибудь возможные системы... Ревизанов когда-то считался женихом Людмилы Александровны... Скажите, Елена Львовна, не обижаясь напрасно за нашу общую любимицу: вы не думаете, что старая любовь не ржавеет? и что... тьфу, черт! как трудно говорить о подобных вещах, когда дело касается близкого человека...

-- Я понимаю вас, Аркадий Николаевич, -- печально сказала Елена Львовна. -- Но -- нет! Ревизанов был слишком противен Людмиле, она его ненавидела...

-- Вот именно, как вы изволили выразиться, он был ей уж как-то с_л_и_ш_к_о_м противен, точно напоказ... Под такою откровенною ненавистью очень часто таится скрытая влюбленность... А ведь покойный был -- надо же признаться -- мужчина обаятельный и, кроме того, нахал великий: обстоятельство весьма важное. Донжуаны его типа видят женщину насквозь и показных ненавистей не боятся. Они умеют ловить момент. Сейчас -- негодяй! мерзавец! презренный! А через минуту -- случится чувственный порыв да подвернулись своевременно мужские объятия, дерзкие, безудержные, -- глядь, вот тебе на! и уже не негодяй, а милый, хороший, прекрасный...

-- Следовательно, по вашему мнению...