Я не колебался ни секунды и побежал, минуя Джимини, но скульптуры не давали мне прохода. Я выхватил кинжал и убил одну из них. Другая фигура внезапно открыла рот и метнула в меня свое копье. Я уклонился. Оружие вонзилось в ствол мертвого дуба. Я увернулся от еще одной скульптуры, которая тянулась ко мне рукой, и пнул ее сапогом. Лед взлетел в воздух, существо завопило, но я крепко сжимал свой солнечный камень, освещая тьму впереди.
Элин побежала по льду. Она исчезла за одним деревом, затем за следующим. Когти Джимини пытались удержать меня. Я боролся с их напором, но ничего не мог поделать с тем, что попросту был медленнее. Слишком медленным. Я прошел мимо дерева, еще одного, прислушиваясь к своей стихии, которая в эту секунду сообщила мне, что ко мне устремилось еще одно копье. Я уклонился, покатился по мерзлой земле, вскочил, и…
…потом я увидел ее. Женщину. Белокурую, точно самое яркое солнце, глаза голубые, как первое весеннее небо. Босиком, в белом платье, слишком чистом для этого места, она составляла чересчур сильный контраст с темнотой. Женщина стояла рядом с деревом, положив руку на кору. Затем она растворилась. И вдруг оказалась передо мной. Улыбнулась. Открыла рот и… запела.
Во время озвучивания последней фразы в ее глазах появилось безумное выражение, улыбка стала жестокой. Женщина принялась царапать мое лицо. Я не был готов к этому. Выражение ее лица отвлекло меня от размышлений, пение не позволяло сосредоточиться. Она хотела отвлечь меня. Она хотела…
– Элин!
Я оттолкнул женщину в сторону и побежал, игнорируя когти, игнорируя звонкий смех, продолжал бежать, пока мертвые ветви деревьев били меня по лицу, продолжал бежать, когда копье скульптуры коснулось моего бедра, бежал, бежал, бежал, пока мои пальцы не сомкнулись на запястье дочери.
– Клянусь богами!
Я притянул ее к себе, но не посмел остановиться. Одним молниеносным движением я прижал девочку к своему телу, развернулся и… с ужасом понял, что ветви мертвых деревьев соединились в сеть. Они быстро росли.
–
Это была проклятая гонка, в которой на кону стояли наши жизни. У меня не оставалось ни секунды, чтобы подумать. Голос полка во время нашей тренировки звучал у меня в ушах.
Я перепрыгнул через ветви, пригнулся, когда одна из них с огромной силой замахнулась на нас, затем мы развернулись и выскочили сквозь заросли диких деревьев. Элин попыталась вырваться.
– Пусти меня, папочка. Я должна… уйти. Я должна…
– Ты останешься со мной!
Я резко поднял руку и отбил копье, чуть не вонзившееся мне в грудь, а после на нас обрушился град. Задыхаясь, я крепче прижал дочь к себе, защищая ее голову и делая кувырок вперед, дабы избежать острых льдинок.
Вскоре я добрался до ясеня с переплетенными корнями. Мне нужно было подобрать слепую женщину и немедленно убраться отсюда. Больше не оставалось времени, чтобы позволить Джимини осматривать ее. Баба Грир была права.
Пение преследовало нас:
– Папа! – Элин тем временем набросилась на меня с кулаками. – Отпусти меня! Отпусти. Меня!
– НЕТ!
Девочка вздрогнула от смеси гнева и страха в моем голосе. И, слава богам, затем она замолчала. Я побежал, пытаясь скрыться от этого мерзкого пения, увидел перед собой стену ледяных скульптур, и –
Я вложил всю свою силу в ноги, спрыгнул перед скульптурами и приземлился на мерзлую землю с ужасающим грохотом. Мы скользили вперед, лед трескался; я оглянулся в поисках слепой женщины, отбивая дальнейшие атаки скульптур, и с ужасом понял, что и здесь ветви деревьев набрасываются на нас.
Клянусь всеми богами, где эта чертова женщина?
Потом я нашел ее. Между двумя дубами, на самом краю света моего солнечного камня, она сидела, выпрямившись, будто по струнке. Ее веки подергивались, рот был приоткрыт и, как всегда, издавал тревожную песню кита. Я собирался подбежать к ней, когда понял, что женщина была не одна.
Позади нее стояла светловолосая незнакомка. Ее руки покоились на плечах девушки, взгляд впился в меня. Она улыбнулась. Мое сердце замерло.