Отравленные корни (СИ)

— Ты хочешь жить? — снова спрашивает князь.

— Да, — с трудом выдыхаю я.

Я не могу бросить сына. Отдать его Тьме, сдаться. Не могу. И муж прав, ради него я буду жить. Прохладная ладонь ложится на лоб, и в меня льется чужая сила, у губ оказывается какая-то склянка, содержимое которой я выпиваю залпом. Мне все равно, что в ней. Яд, лекарство, наркотик… Что угодно, лишь бы суметь выжить.

— Вот видишь, дорогая, — голос Ивара становится хриплым, булькающим, — я спас тебя, а ты в благодарность убила меня…

Уже не память, настоящий сон. Ненавистное лицо покрывается черной, маслянистой кровью, которая капает вниз, обжигает кожу, пронизывает ее, вонзаясь все глубже и глубже… Сопротивляться невозможно, теперь он владеет событиями, но я все равно изгибаюсь, стараясь увернуться от черноты. И слышу надсадный, яростный хохот над головой.

— Ты никогда от меня не избавишься!..

Я просыпаюсь, захлебываясь криком и выгибаясь на постели, запутанная в перекрученную простынь. Пытаюсь понять, где нахожусь, слепо озираясь по сторонам, пока не ощущаю прикосновение мягких рук.

— Тише, тише, — шепот похожий на дыхание. — Все закончилось. Афи, все закончилось.

Марикетта сидит на полу рядом с кроватью, гладит меня по голове, что-то говорит. Из горла вырываются хрипы, провожу рукой по лицу, стирая испарину. Мой сон слишком реален, чтобы отступить так быстро. Тело постепенно расслабляется, сердце начинает биться ровнее. В комнате темно, и я вспоминаю, что нахожусь в гостевой спальне маленького коттеджа, куда мы прибыли вчера после заседания. Поселок для магов, работающих на светлый Совет. Около полусотни домиков, поделенных на двух жильцов. Половина коттеджа принадлежит Марьке, вторая — Деметрию. Стандартная практика. И очень удачное стечение обстоятельств…

За окном шумит так и не закончившийся дождь, и его шелест успокаивает, прогоняет дурные мысли. Волшебница перебирается в изголовье кровати, садится, прислоняясь спиной к стене. Я сворачиваюсь клубочком и кладу голову ей на колени. Как раньше, в таком далеком и смутном прошлом, которое осталось в моей памяти размытой серой картинкой…

Марька гладит меня по волосам, у нее теплые руки, с которых льется успокоение. Нет, никакой магии, совершенно обычное тепло. Она могла бы усыпить меня заклинанием, но слишком уважает, чтобы унизить подобным обращением. Да, я постепенно вспоминаю ее. Мою единственную подругу, с которой не разговаривала и даже не встречалась почти четыре года.

— Маря… — шепчу я, просто чтобы вспомнить вкус ее имени.

— Я здесь, — откликается она, и в ее голосе слышны непролитые слезы.

Марикетта всегда была эмоциональной, легко сочувствовала, понимала, расстраивалась и радовалась. Откуда-то из глубин сознания выплывает картинка. Наша первая встреча. Интернат, куда детей отправляют после достижения пяти лет. В том возрасте Марька напоминала свежую сдобную булочку. Вся рыжая и в веснушках, округлая и мягкая. Домашняя. Она сидела на газоне в саду и ревела, размазывая по щекам горькие, искренние слезы.

Мама учила меня, что слабых стоит защищать, и я, пятилетняя, являлась ярой поборницей справедливости. Поэтому подошла к ревущей девочке и поинтересовалась, в чем дело. Сквозь всхлипы и шмыганье носом удалось разобрать, что некий мальчик постарше назвал ее толстой и неуклюжей. Дети всегда одинаковы, будь то нейтралы, темные или светлые. Они дразнятся, задирают друг друга, но потом вырастают и идут разными дорогами. Тогда, сама того не подозревая, я уже сделала выбор.

Отыскала среди деревьев палку потолще и тяжелее, нашла нужного мальчика и без всякой магии (в интернате до тринадцати лет ей пользоваться все равно нельзя, кроме как на уроках) врезала ему под дых, наставительно объяснив, что маленьких обижать нельзя. Он оказался совершенно не готов к подобному развитию событий и рухнул в траву. Увидев такое, Марька сразу прекратила изображать водопад, подошла ближе и протянула мне припрятанную сдобу. В благодарность. Так мы стали подругами. Впрочем, нет, серьезную основу нашей дружбе создал поход в кабинет к директрисе и совместно отбываемое наказание — недельный уход за цветами в парке. Пережитые вместе тяготы всегда сближают.

Мы росли вместе, дополняя друг друга. Я щедро делилась с подругой решительностью и упрямством, а она дарила мне уравновешенность и мягкость. Порой мне казалось, что невозможно понять, где начинаюсь я и заканчивается она. Словно мы — две половинки одного целого. Которым все же пришлось разойтись…

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что в моей душе еще сохранилось нечто живое. Потому что внутри шевелится острое сожаление, что я притащила ее к боевикам. Зачем? Зачем я настояла тогда? Все могло бы быть иначе… Марикетта не создана для боев, и Илей стал для нее лучшим выбором, но сколько ей пришлось пережить, чтобы признать это.

Я тянусь за ее рукой, скользящей по волосам и накрываю мягкую ладонь своей. Сжимаю ее, чувствуя ответное пожатие. Мне не хватало этого. Поддержки, понимания, тепла… Я больше не одна. И это слишком странно, чтобы поверить…