Отравленные морем [СИ]

Сам Бонифачо тоже немало досаждал своим потным присутствием: забирал выпотрошенные тушки, уносил их на жаровню, изредка поругивая стражников: «чтоб их бездонные глотки пересохли!» Покончив с рыбой, я надеялась немного отдохнуть, но об этом можно было только мечтать. Работа на кухне не переводилась. Едва я вымыла руки под уличным насосом (к которому меня проводил второй служка, так как Бонифачо велел им не спускать с меня глаз), мне всучили ступку и приказали растолочь перец. Глаза тут же заслезились от перечной пыли. Потом понадобилось сварить рубец для похлёбки, выскоблить свиную голову, ощипать уток, замесить тесто для оладий… Это был какой-то нескончаемый парад еды! Оба повара обращались ко мне только «слышь, ты!» и на робкие попытки наладить отношения даже не откликались. Никто из них не поинтересовался моим именем — в самом деле, зачем утруждать свою память знакомством с какой-то подённой прислугой!

Одно хорошо, на кухне господина Бонифачо можно было не бояться помереть с голоду. Вон, Пьетро себе какое пузо наел! Вертясь, как юла, я успела-таки ухватить две оладьи и попробовать варево из каждой кастрюли.

О том, что на улице уже вечер, я поняла лишь тогда, когда в закопченных окошках посинело, а второй помощник, которого я мысленно прозвала Курчавым, принялся зажигать масляные светильники на стене. В обеденном зале было шумно. Каждый раз, когда распахивалась дверь, в кухню врывался новый всплеск голосов. Поминали тарчей, сравнивали фиескийские и венеттийские галеры (наши, разумеется, были лучше), говорили о безопасных путях в Кафу, о торговле солью, зерном, тканью и кожами.

Нашими едоками были, в основном, моряки. Как я завидовала их свободе! Целый день я держалась настороже, готовая улизнуть в любую минуту, но проклятый синьор Бонифачо ни на миг не выпускал меня из виду. Мне ни разу не удалось обмануть его неослабную бдительность.

— Слышь, ты! — обернулся ко мне Курчавый. — Сбегай-ка в кладовку за луком.

Я оставила черный от копоти котел, который напрасно пыталась отчистить, и направилась в пристройку, недоумевая, что ещё он собирается готовить? Основной вал посетителей уже схлынул, в зале остались только заядлые выпивохи. Тяжелые медные сковородки медленно остывали на плите. Выйдя наружу, я с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Очертания дворовых построек терялись в темноте. Мелькнула надежда: может, хоть сейчас получится ускользнуть? Однако я заметила, что Пьетро следил за мной: в кухонном проеме виднелся его приземистый силуэт, окаймлённый светом.

В глубине холодной кладовой висел окорок, на полках стояли горшки с медом и яблочный уксус. Высокая корзина с луком отыскалась внизу. Я набрала в фартук несколько штук. Вдруг дверь с шумом захлопнулась, погрузив помещение в сплошную черноту. Загремел засов. Что это? Меня что, заперли?!

— Эй! — крикнула я, забарабанив кулаком в дверь. — Что за шутки!

— Не держи меня за дурака! — проскрипел снаружи голос Бонифачо. — Видел я, как ты по сторонам зыркала, лишь бы сбежать! Завтра ещё день отработаешь, и мы в расчёте. Если тебе нужна посудина на ночь, то у порога есть ведро. А если попортишь мне запасы — я тебя побью!

После этого послышались удаляющиеся шаги, и всё стихло.

Глава 12

Дверь кладовой была прочной. Я сбила об неё все пятки и за полчаса истощила свой запас ругательств, потом сдалась. О, проклятый трактирщик! Да и я хороша! Что за черти понесли меня на рынок?! Надо было выспаться днём где-нибудь в укромном уголке, а с наступлением темноты увести лодку и добраться до монастыря!

В кладовой не было ни окошка, ни щёлочки, так что я совершенно потерялась в окружающей темноте. Не знаю, сколько прошло времени. Вместе с темнотой и тишиной снова навалился страх — вся моя слабость, трусость, беспомощность — всё, от чего днём можно было отгородиться суетой, теперь накатило с ещё большей силой. Мысли о Манриоло причиняли боль, как прикосновение к свежему ожогу. А ещё мучила тоска по Пульчино. Всю жизнь он был для меня близким, почти неосознаваемым мысленным отражением — и теперь, когда связующая нить между нами оборвалась, я не знала, чем заполнить открывшуюся пустоту.

Привалившись спиной к двери, возле которой было немного теплее, я, наверное, задремала. Или впала в оцепенение. Проснулась я оттого, что кто-то настойчиво долбил мне в висок. Вернее, этот «кто-то» ковырялся в замочной скважине снаружи. Потом послышался шорох медленно выдвигаемого засова и чье-то задушенное ругательство, когда тяжелый брус упал ему на ногу.

Я неслышно поднялась, растирая затекшие, замерзшие конечности, и отступила вглубь помещения. Неужели к господину Бонифачо забрались воры? Не то чтобы я радела о сохранности его запасов, скорее наоборот, однако морскому ежу было понятно, что грабителям вряд ли понравится присутствие свидетеля, а моя шкура была мне всё-таки дорога. Может, закричать? Успеет ли кто-нибудь прибежать мне на помощь?

Пока я мучилась сомнениями, дверь со вкрадчивым скрипом приотворилась на дюйм.