Я ловил каждое ее слово. Это было самое важное сообщение из всех, что я слышал за последний месяц. Ремедиос Комас глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ.
«Было десять вечера, даже уборщицы уже ушли, а я забыла в школе контрольные, которые должна была проверить на выходных. Знаете, эти проверки – самая неприятная часть учительской работы. Так вот, я взяла ключи (они есть только у администрации) и отправилась в школу. Была пятница, собирался дождь, но мне было все равно. Я привычная: иногда посреди ночи включается сирена и мне надо вскакивать и со всех ног бежать в школу. Я живу ближе всех, всего в паре кварталов. В тот раз я сразу поняла: в школе кто-то есть. Дверь была закрыта на один оборот ключа, а не на два, а сигнализацию кто-то выключил. Я стала тихо подниматься по лестнице и услышала голоса со второго этажа – там у нас обычно проходят семинары. Осторожно пошла на звук и увидела свет в щели под дверью кабинета. Я прислушалась: из кабинета доносились всхлипы. Кто-то плакал. Какая-то девочка. Ни секунды не думая, я распахнула дверь и застала рыдающую Барбару Молину в объятиях Хесуса Лопеса. – Она запнулась. – Слезы и голоса. Оба уставились на меня, напуганные, растерянные. Хотя, если честно, уж не знаю, кто из нас троих был сильнее напуган. Уж поверьте мне на слово, нет ничего приятного в том, чтобы застать учителя с ученицей в двусмысленном положении. По правде говоря, ничто в этой картине не наводило на мысль о тайном романтическом свидании. Если оставить в стороне время и место их встречи, ни одежда, ни позы не показались мне подозрительными. И все же оправдания этому не было. Хесус Лопес пришел в себя первым и попытался прояснить ситуацию: “У Барбары трудности, и она решила поделиться ими со мной”. Как вы догадываетесь, это не совсем обычная ситуация: учитель назначает несовершеннолетней ученице встречу вечером в абсолютно пустом здании. А кроме того, у Хесуса Лопеса не было или, по крайней мере, не должно было быть ключей от школы и он, по идее, не знал кода от системы сигнализации. Я была озадачена, но не растерялась: очень сухо сказала обоим, что сейчас мы вместе отведем Барбару домой. Мы шли втроем в полном молчании. Барбара не говорила ни слова: понимала, что, как только мы сдадим ее родителям, за ее спиной разразится скандал. Мы довели ее до двери и ушли, я сказала ей в школе зайти ко мне. Мы с Хесусом Лопесом пошли в бар, и он принялся рассыпаться в оправданиях и объяснениях. Он был нервный, дерганый и выглядел гораздо старше, чем обычно, как будто на него внезапно обрушился возраст, который он все это время успешно скрывал. Мне было ясно, что о случившемся нужно рассказать директору, а Хесус умолял меня промолчать. Он совсем расклеился: по щекам его текли слезы, и он даже попытался шантажировать меня своим еще не родившимся ребенком (его жена была беременна). Он вернул мне ключи, ему явно было стыдно. Это все его вина, заявил он, явно пытаясь расположить меня к себе. Барбара хотела поговорить с ним, а он задержался в школе допоздна за работой. Барбара живет рядом, оправдывался он, а копию ключей он сделал просто на всякий случай. Клялся, что это произошло впервые. Я не поверила: и ключи себе сделал, и сигнализацию отключил, действовал как профессионал. Скольким девушкам он назначал встречи до Барбары, спрашивала я себя. Голова моя трещала, и я пошла домой, ничего ему не пообещав; сказала, что мне нужно подумать спокойно. Я всю ночь не спала. Повторяла себе, что нужно немедленно поговорить с администрацией, хотя этим я обреку товарища на позор, увольнение и, может быть, на развод. Но он взрослый человек и слишком долго ходил по тонкому льду. На сей раз он переступил все границы. И все же я не могла взять на себя такую ответственность. Кто я такая, чтобы судить других? Чтобы рушить чужую жизнь? В понедельник Барбара пришла ко мне в кабинет, она дрожала как испуганный щенок. Я успокоила ее, попыталась завоевать ее доверие».
Тут Ремедиос Комас помолчала.
«Но мне не удалось. Барбара никогда мне не доверяла, она даже не рассказала мне, что за трудности привели ее к Хесусу. Она рыдала, умоляла меня никому ни о чем не рассказывать, твердила, что между ней и Хесусом ничего не было, она просто хотела обсудить с ним что-то очень личное и такое больше никогда не повторится. Я пыталась объяснить ей, что она, как несовершеннолетняя, ни в чем не виновата, но она все настаивала на своем и в конце концов принялась угрожать мне опаснейшим оружием, к которому рано или поздно решает прибегнуть каждый подросток. Отец никогда меня не простит, уверяла она, и мне придется покончить с собой прежде, чем он узнает».
Ремедиос Комас попросила разрешения выкурить еще сигарету, и должен признаться, что я последовал ее примеру. Некоторое время она сидела молча в облаке дыма, возможно, размышляла о том, что приняла неверное решение, а потом продолжила свой рассказ.