Отравленные слова

«Я согласилась никому ничего не говорить с условием, что она больше никогда и близко не подойдет к Хесусу Лопесу. Я сделала это ради Барбары, а не ради Хесуса, – подчеркнула она. – И если мое молчание – это преступление, я готова нести за него ответственность».

На этом она закончила.

Суреда все это время молчал, представляя себе эту сцену, он словно видел своими глазами Ремедиос Комас, слушал ее рассказ, колебался вместе с ней, оказавшись перед тяжелым выбором. Лосано доволен. Он видит, что ему удалось растрогать Суреду, разделить с ним тот краткий миг, когда все думали, что дело раскрыто: когда ему, казалось, удалось собрать этот пазл, когда он свалил было на Хесуса и синяки, и таблетки, и отказ Барбары переспать с Боррасом, и плохие оценки, и побег. Все сходится, все одно к одному, думал он тогда. Учитель превысил свои полномочия, а потом из страха, что его раскроют, избил ее. Барбара была ослеплена, а он надавал ей невыполнимых обещаний – конечно, Хесус Лопес оказался для Мартина Борраса могущественным соперником. Лосано помнит, как его внезапно осенило: Мартин Боррас был для Барбары просто запасным вариантом, к которому она в итоге не сумела прибегнуть.

– Я так и думал, что он козел, но козел и убийца – не одно и то же, – веско заявляет Суреда.

Лосано бесит эта его самоуверенная манера. Как будто он знает истину, как будто все так просто, как будто так легко отличить козла от убийцы. Лосано продолжает, словно не услышал замечания:

– И конечно, разразился скандал, и опасения Хесуса оправдались: его карьера и брак рухнули. Но никаких доказательств, что он имеет отношение к исчезновению Барбары, так и не появилось, как не появилось доказательств их сексуальной связи или его жестокого обращения с ней. Мы проверили машину, одежду, телефон, движение средств на карте, мы следили за ним, но все безрезультатно. Он вновь и вновь всё отрицал. Без свидетелей и без тела невозможно было продолжать расследование. Его бывшая жена, несмотря на вспыхнувшую после скандала ненависть к Лопесу, всегда утверждала, что он был с ней в Барселоне в течение всей Страстной недели, и, как полиция ни старалась, им не удалось доказать обратное.

Суреда встает и смотрит на часы.

– Что-нибудь еще? – спрашивает он, будто отпуская подчиненного. Он куда-то торопится. Видимо, вдруг вспомнил о назначенной встрече или просто захотелось курить. Он не подавал виду, но рассказ Лосано успел ему наскучить и Хесус Лопес интересует его куда меньше, чем Мартин Боррас. Лосано разочарован, но доволен собственной проницательностью: Суреде плевать на дело Барбары Молины. Молодежь не хочет брать дела с чужого плеча.

– Пока, увидимся на банкете.

Уже в дверях Суреда позволяет себе шуточку:

– Я и так не собирался, но теперь решил точно: в учителя не пойду.

Лосано остается наедине с делом Барбары Молины. Вся ее тайная жизнь, все ее секреты разворочены и лежат на столе перед ним. Гипотезы, имена, головоломка, которую он пытался собрать миллион раз. Имя убийцы наверняка тоже где-то здесь, в этих бумагах, прямо рядом с именем Барбары. И там же можно обнаружить мотивы, обстоятельства преступления, факты и загадочную судьбу ее тела. Лосано вновь и вновь вглядывается в лежащие на столе бумаги, и буквы начинают плясать у него перед глазами. Он отводит взгляд; ему хотелось бы надеть очки и ясно увидеть размытые слова в деле Барбары. В одном он уверен: синяки на теле девушки и смертельный удар были нанесены одной рукой. А может, благодаря его уходу на пенсию дело Барбары наконец раскроют. Может, он только мешал расследованию, и стоит ему отойти, как другие наконец прочтут эти слова как следует, с проницательностью, которой ему самому недостает. Лосано встает: он хочет пройтись перед торжественным прощальным ужином, на котором коллеги будут пить за его здоровье и вручат ему часы на память.

До выхода на пенсию ему осталось всего шесть часов, но это будут самые долгие шесть часов в его жизни.

10. Эва Карраско

Эва не знает, что сказать. Нурия Солис открыла ей в халате, небрежно наброшенном поверх пижамы, растрепанная, с синяками под глазами. За последние три года она поседела, но сама этого, похоже, даже не заметила. Она выглядит как человек, который не смотрится в зеркало, не принадлежит этому миру, как смертельно больная.

– Эва! – вскрикивает Нурия, она глазам своим не верит.

И неудивительно: Эва ни разу не была у них с той самой знаменитой пресс-конференции Пепе Молины на «Теле‑5». Она пыталась, и не раз, она вставала с утра и говорила себе, что сегодня навестит мать Барбары, но всегда в последний момент находила предлог, чтобы не пойти: звонок подруги, премьера в кино, экзамен – и так каждый раз, уже три года. За эти три года она повзрослела, и Нурия Солис разглядывает ее не отводя глаз, как читают инструкцию к стиральной машине перед тем, как впервые запустить. Нурия протягивает руку и мягко касается ее руки, шеи, щеки. На щеке ее ладонь задерживается, Нурия гладит Эву по щеке.

– Эва! – восклицает она снова. Она тронута, почти плачет.