И потом, там живет их пес, как быть с ним?
Но это все неважно, потому что у Нурии нет сил даже дать объявление, а потом ведь придется показывать дом, торговаться с потенциальными покупателями… И она отмахивается от этой задачи и говорит себе, что подумает об этом завтра. Так она и живет каждый день: разбирается с самым необходимым, а остальное откладывает на потом. И с каждым днем ей все тяжелее.
– Я ухожу, к ужину не жди, – предупреждает ее Пепе, бросив близнецам пару общих фраз. Он нечасто с ними разговаривает, но иногда мальчикам это нужно. Пепе сказал им, чтобы учились хорошо и не давали себя в обиду. Ему досадно, что близнецы, в отличие от Барбары, в школе не блистают, они самые обычные ученики, стеснительные и незаметные, и добровольно отошли на второй план. У Пепе не было времени воспитать их так, как ему хотелось бы. – Пока, – бросает он, даже не взглянув на нее, и выходит, не поцеловав ее на прощание, потому что они больше не целуются. Они отдалились друг от друга. Возможно, это произошло еще раньше, но исчезновение Барбары было как землетрясение, и трещины между ними превратились в пропасти. Они очень далеки друг от друга. Иногда Нурия спрашивает себя, о чем думает муж, когда смотрит на нее. Что он видит? Почему они все еще вместе? Возможно, их держит вместе память о Барбаре. И еще совместный быт и ее неспособность действовать. Нурии хочется закурить, но она знает: это ловушка. И коньяк тоже. Ни сигареты, ни алкоголь не помогут ей справиться с тоской. Именно поэтому ей нужен Пепе: он думает за нее и подталкивает ее, заставляет как-то жить дальше. Но иногда, когда Пепе сердится, эта хрупкая конструкция начинает шататься. Нурия научилась сносить упреки, опустив голову. Раньше она иногда осмеливалась отвечать, спорить, отстаивать свои взгляды на жизнь и на воспитание детей. У Пепе все было через край. Он был чересчур порывистый, чересчур жесткий, все преувеличивал. Но зато, в отличие от нее самой, у него были принципы и убеждения, которые он защищал и которыми руководствовался в жизни. Он верил в семью, в любовь в паре, в родительский авторитет, в общее дело, а она, наоборот, сомневалась во всем, ее шатало из стороны в сторону, а компаса не было. Она все время импровизировала, как будто жизнь – один долгий эксперимент, и строгие принципы, которые проповедовал Пепе, ее не убеждали. «Ну ты чокнутая», – сказал он ей, когда они познакомились. И так оно и было. Она всегда витала в облаках, была влюбчива и непостоянна, не могла сидеть спокойно ни секунды. Она ходила в горные походы, колесила по миру с рюкзаком на плече и билетом в кармане, меняла парней как перчатки, записывалась на курсы фотографии и иностранных языков, всегда была в движении – и никакого тебе покоя и равновесия. Как же ей повезло с Пепе! Она и представить себе не может, как пережила бы эту пытку без его постоянного присутствия и поддержки. Потому она и терпит его упреки и отстраненность. Другой бросил бы ее, другой давным-давно ушел бы. Вот чего она всегда боялась, когда он смотрел на нее так сурово, как бы говоря ей без слов: это ты подтолкнула Барбару к побегу, это ты позволила ей сбежать, это ты не смогла воспитать ее как следует. И эту горечь ничем не вытравить. «Оставь ее в покое, пусть научится ошибаться», – говорила она. «Бывают ошибки, за которые расплачиваешься всю жизнь», – отвечал Пепе. И это слово ранит ее, как непрекращающаяся мигрень. Ошибки, ошибки, ошибки. Сколько же ошибок она совершила? Зачем толкнула ее в объятия Мартина Борраса? Зачем поддержала ее в этом? Почему не запрещала видеться с ним? Почему не предвидела опасностей, которые ее окружали? Почему? И Нурия мучает себя, пытаясь вспомнить, когда все начало разваливаться, с какого момента ей надо было перестать гнуть свою линию и начать слушаться Пепе.
Может, когда Барбара еще совсем маленькой стала отдавать предпочтение папе? Когда сама она, с болью в сердце, но счастливая, ничего не сделала, чтобы вернуть дочь себе? А может, когда Барбара будто погасла ни с того ни с сего – летом, когда ей было четырнадцать? Нурия тогда хотела спасти ее, пусть и против ее воли.
«Оставь ее в покое, – говорил Пепе, – это пройдет».
«Но она не выходит из дома, не хочет никого видеть!»
«И что? Наберись терпения».