Отравленные слова

Эва ведет уже целый час, она ни разу не ошиблась поворотом: Нурия дает указания четко, не колеблясь ни секунды. Направо. Поворачивай. На следующем светофоре налево. Они съехали с дороги на Жирону к Сант-Селони, а дальше – по сельским дорогам, которые Нурия знает как свои пять пальцев. Эва ни о чем не спрашивает, но знает: они едут в семейный загородный дом. Барбара обычно проводила там август, а Эва не раз там бывала. Дом девятнадцатого века, стоит в горах, а вокруг – сад, за которым давным-давно никто не ухаживает, заброшенный участок, по которому раскиданы четыре миндальных дерева и столетняя олива. Эва сглатывает слюну. Так вот где была Барбара все эти четыре года.

– Мы едем в дом, да?

Нурия Солис отвечает будто робот, не глядя на нее.

– Я посмотрела чеки за платные дороги. Пепе ездит по этому маршруту почти каждый день уже несколько лет, – говорит она без всякого выражения.

Эва прибавляет газу. Ее грызет совесть: следовало бы сразу позвонить Лосано.

– Надо бы позвонить в полицию, – предлагает она вслух, но Нурия не обращает внимания.

– Знаешь, почему я не могу вести сама? – спрашивает она невпопад. – Он сказал, что из-за таблеток это опасно, поэтому нет смысла продлевать права. Не хотел, чтобы я сюда приезжала, – бросает она, и подавленный гнев звучит в ее голосе. – «Там на тебя навалятся воспоминания», – так он сказал мне в то первое лето. «Лучше всего было бы продать дом», – говорил он, а сам отлично знал, что в жизни с ним не расстанется.

Эва молчит и слушает, пусть Нурия выговорится, ей это нужно. Когда ты молчишь столько лет, а потом вдруг начинаешь говорить, ты как бутылка газировки, которую кто-то хорошенько встряхнул и она яростно шипит и пенится.

– Это он заставил меня принимать таблетки, ну естественно. Отвел меня к психиатру и в подробностях расписал мое состояние: убедил его, что я в глубокой депрессии и склонна к паранойе. Он не оставил работы психиатру, принес ему все готовенькое. – Нурия набирает воздуха в легкие и выдыхает – медленно, глубоко. Ей больно. – А я-то верила ему. Все это время я ему верила, ни в чем не сомневалась. Была ему благодарна за то, что он взял на себя дом и покупки, и с собакой разобрался, и с моим здоровьем… и с Барбарой.

Эва замечает, что, произнося имя Барбары, Нурия повышает голос – хочет произнести его погромче, хочет убедиться, что Барбара жива.

– Знаешь, в чем разница между болезнью и зависимостью? – спрашивает Нурия уже другим тоном. – Человек может избавиться от зависимости в любой момент, а вот от болезни – нет. С зависимостью все просто: раз – и нету. Я так бросила курить. Приняла решение – и все, я больше не курю. И тут же все прояснилось, и оказалось, я делала что-то не потому, что так хотела, а из-за этой зависимости. – Нурия прерывается, чтобы дать Эве указания. – Здесь направо, отлично, а теперь прямо.

Эва смотрит, как Нурия вытягивает ноги и выгибает спину, как кошка, готовящаяся к прыжку.

Они уже возле дома. На улице холодно, но Нурия опускает стекло, и ветер треплет ей волосы. Некоторое время она сидит молча, потом продолжает:

– Прозрение наступает мгновенно. – Она говорит медленно, словно сама с собой. – В объяснениях нет нужды. Ты вдруг видишь все, что было скрыто, все, что было неясным, неопределенным. Как на старой пленке: только что ничего не было, а потом вдруг проступает изображение. Оно и раньше там было, оно там было всегда, но человеческий глаз не способен различить его. И вдруг в одно мгновение все становится ясно, ты вдруг видишь картинку и узнаёшь ее.

Эва кивает, не сводя глаз с лобового стекла, не отвлекаясь от дороги. Она понимает, чтó переживает Нурия. Эва и сама только сейчас поняла, что за темные секреты того лета Барбара от нее скрывала, и ей жутко от этого открытия. Эва восхищалась Пепе, считала его серьезным человеком, уважала его. Если бы Барбара рассказала ей обо всем, она бы не поверила. Заняла бы сторону ее отца, посчитала бы подругу лгуньей. Пепе Молина хорошенько подготовил почву. «Бедная Барбара, – говорил он Эве. – У нее что-то не то с головой. Все время что-то придумывает, я за нее переживаю». Он предвидел, что Барбара захочет открыться подруге, – и тут Эва понимает, что именно поэтому Барбара с ней порвала. Сколько же девушек, думает она, обречено молчать, как молчала Барбара.

Нурия Солис поднимает руку.

– Стой, тормози.

Эва тормозит. Они пока что не у цели: остановились метрах в двухстах от дома на дороге, обсаженной с обеих сторон дубами.

– Лучше припарковаться подальше, чтобы он нас не услышал.

Нурия Солис выходит из машины.

– Можешь ехать назад, – командует она.

– Я вас одну не отпущу.

Нурия Солис решительно направляется к дому, не дожидаясь ответа. Эва закрывает дверь, выключает фары и бежит вслед за ней.

– Погодите! Подождите меня!

Нурия указывает на железную решетку ограды: на ней дракон обвивает тело девушки. Предзнаменование будущего несчастья.