Отравленный памятью

Он произносит моё имя, чуть растягивая слоги — лениво, расслабленно, а мне кажется, что ещё ни разу, ни в чьих устах оно не звучало прекраснее. Но потом туман романтических бредней рассеивается, и до меня доходит смысл вопроса. Рассказать о себе? Вот так вот сразу? А если и рассказывать, то, что именно? Но смотрю в его глаза и понимаю, — каким-то внутренним чутьём, на уровне подсознания — что Арчи можно доверять.

24. Арчи

И она рассказывает мне.

О том, что в детстве любила лазить по деревьям, растущим вдоль дороги на городской площади; как разбивала колени в кровь — до самого мяса, бегая по крышам гаражей, но никогда не плакала; о маленьком мальчике с синими глазами, который так трогательно подкладывал ромашки в почтовый ящик. О своём деде, воспитавшем её, но так рано ушедшем из жизни, что это стало самой большой и жгучей болью. Она не говорит об этом напрямую, скрывая тоску под полуопущенными тёмными ресницами, но мне, потерявшему однажды, понятно и без лишних пояснений.

Её рассказы — просты и бесхитростны, а мне с каждым произнесённым словом становится всё интереснее, что именно осталось за кадром. Хочется влезть под её бледную, будто не тронутую лучами летнего солнца, кожу и узнать все секреты.

И это желание — вторгнуться в её личное пространство — растёт и крепнет с каждой проведённой наедине минутой. Не могу больше сдерживать себя. Устал думать и размышлять о последствиях. Хочется отпустить вожжи, плюнуть на всё и просто поцеловать её.

Интересно, оттолкнёт или нет?

Никогда такого со мной не было раньше. Наташа — бесконечно любимая моя Нат — не имела от меня секретов. Я знал, что тревожит её, кто обижает, о чём она думает и мечтает. Мы так долго находились вместе, что сроднились, сплетясь однажды душами под раскидистой кроной старой вишни. Может, это и звучит банально, но только смерть и смогла разлучить нас, потому что, по сути, я никогда не боялся её потерять, хоть с Наташей порой бывало слишком сложно. Моя огненная девочка никогда не знала покоя, увлекая всякого, кто рискнул попасть в её окружение, в вихрь своих диких и необузданных эмоций.

Но никогда после её гибели меня не интересовала ни одна девушка как личность. Да, это жестоко, мерзко, отвратительно, но каждую рассматривал только как сексуальный объект, и никак иначе. Даже не задумывался, что, кроме Наташи может существовать в этой Вселенной та, кто способна проникнуть под рёбра.

Но Кристина...

С первого взгляда показалось, что между нами много общего. Нас роднит боль — внутренняя, затаённая, что липкой жирной плёнкой затянула всё нутро. И только глаза выдают, насколько ей плохо. Насколько вообще может быть плохо человеку.

Я давно уже не верю в любовь с первого глаза — только лишь в возбуждение, страсть, похоть. Только эти ощущения возникают первыми, если встречаю симпатичную девушку. Любовь — нечто большее, что не рождается на фоне красивой внешности.

Но сейчас, слушая эти бесхитростные рассказы, всё больше понимаю, что Кристина нравится мне. Как человек, как женщина. Она та, которую захочу увидеть завтра и послезавтра, хотя разве это возможно представить? Думал, что уже нет. Но жизнь вносит свои коррективы.

Любовь ли это? Не знаю. Но мне интересно с ней. И хочется верить, что это взаимно.

— Я тебя не слишком утомила своими россказнями? — спрашивает Кристина. — Что-то я сама себя не узнаю — разболталась, аж неудобно.

В серых со стальным отливом глазах мелькает страх. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до её, сжатой в кулак, ладошки. Кристина нервничает, я вижу это, а мне так хочется её успокоить, только не знаю, каким образом. Что сказать, чтобы она поверила, что у меня нет умысла причинять ей боль? Хотя разве мне можно хоть в чём-то доверять?

— Совсем нет. — Улыбаюсь, наблюдая, как от моих прикосновений её рука расслабляется. — Я вообще-то любознательный товарищ.

— Ты? — смеётся Кристина. — Неужели тебя что-то, кроме мотоциклов интересует?

Ну, не только мотоциклы. Девушки, например, меня тоже очень интересуют, но не Кристине же об этом рассказывать. Не сейчас, не здесь, не ей.

— Ещё меня волнует музыка, хороший алкоголь. — Ладно, любой, но и об этом не будем. — Здоровье близких людей меня тоже беспокоит. Скорость, ощущение полной свободы. Как видишь, у меня много интересов.

— Типично холостяцкий набор, — говорит и чуть наклоняет в бок голову, глядя на меня.

— Ну, что поделать? — пожимаю плечами, беру яблоко и принимаюсь вертеть его в руке. — Такой уж я.

— Быть холостяком не такой уж страшный грех. Даже убеждённым. Не всем по душе семейная жизнь, поэтому тут нечего стесняться.

— А ты?

— Что я? — удивляется Кристина и широко распахивает свои красивые глаза.

— Ну, ходят слухи, что ты тоже свободна.

Несколько секунд она молчит, подбирая слова, наверное. А может быть, я её обидел, влезая носом не в своё дело. Но мне слишком интересно, есть ли у неё кто-нибудь. Чёрт, с каких пор я завёл привычку выпытывать у девушек подробности их личной жизни?

— Ладно, извини, можешь не отвечать, — говорю то, что, как мне кажется, она хочет слышать. — Это не моё дело.