Отражение в глазах

«И своих…» Сколько раз уже все передумано и разложено по полочкам. И она давно решила для самой себя, что у ее решения не было иной причины, кроме той, что озвучивается сейчас. Но ведь по-настоящему существовала и другая, которую невозможно назвать вслух. Даже Егору. Даже спустя почти пятнадцать лет.

Взяв лежащую рядом перчатку, Таня начала загибать пальцы в подобие кулака, чтобы потом так же по одному их раскрыть, и продолжила:

— Понятно, что отношения ученика и учителя — табу. Да и не интересовал ты меня тогда совсем! — Хмыканье Егора намекнуло, что убедительность в Таниных словах напрочь отсутствовала. Ну и пусть! Она все равно не признается. — Но в институте не разбирают такие ситуации, не учат, что отвечать подростку и как потом встречать его взгляд. Со взрослыми проще: переступил через объяснение — и пошел дальше. С ребенком так нельзя, особенно если это уже далеко не малыш.

В размышлении она покусала губы, собрала перчатку в бесформенный ком и повертела, осматривая со всех сторон.

— Это уже потом я узнала, что подобное нередко случается в школах, но я-то была к этому абсолютно не готова. Твоя откровенность поставила крест на моих знаниях детской психологии. Может, их и не было вовсе. Но я решила, что ничего не понимаю в детских душах, что единственный способ не калечить их и дальше — уйти из школы.

— И ты сбежала, бросила тех, кто тебе верил…

— Но как можно учить истинам, а за порогам класса сомневаться, что это правильно?!

— То есть детское признание в любви пошатнуло незыблемость теоремы Пифагора? — едко уточнил Княжев. — Или от этого формула дискриминанта стала другой?

— Я стала другой, — она устало выделила голосом первое слово и прикрыла глаза, чтобы не видеть саркастически изогнутой брови Егора. — И эта новая Таня не могла работать учителем. Ведь тот не просто стоит у доски и пишет уравнения. Он помогает их решать так, чтобы потом жизненные задачки не ставили в тупик.

«А теорему своей жизни я так и не доказала…» Воцарилась тишина. Под колесами сочно захрустел лед, на котором машина еле ощутимо вильнула вбок. Спустя секунду телефон Княжева вывел непонятную, но приятную мелодию: словно кто-то осторожно трогал струны арфы, проверяя степень их натянутости.

— Да. Привет. Еду. Пять минут. Ага.

Резкие фразы раскалывали воздух, и Таня поморщилась. А потом рука Егора сжала ее плечо.

— Извини, Таня. Я злюсь не на тебя, а на себя. Ведь получается, что это из-за моих необдуманных слов — хотя я знал, что говорил! — ты сменила профессию, стала маркетологом, так?

— Да, после курьера, секретаря и еще бог знает кого.

— Еще лучше! А где ты выкопала своего мужа?

— На заочном в экономическом.

— То есть и здесь прямая связь с моим признанием. Черт, какой-то дешевый эффект бабочки!

Взлетевшая ладонь Княжева приземлилась на середину руля, и тот обиженно взвыл. Словно стыдясь своего вопля, автомобиль съехал с трассы на узкую лесную дорогу и начал петлять между деревьями. Еле различимые следы шин и плохо укатанный снег на колее зародили подозрение, что ездят здесь не часто. И, уж если завязнешь в сугробе, останется надеяться только на техпомощь. Преувеличенно аккуратные движения Егора и скорость чуть быстрее пешехода подтвердили Танины домыслы, что при создании «Мазерати» итальянцам и в голову не могло прийти, что на ней будут покорять снежные дали.

Обогнув какой-то подозрительный холмик и от этого едва не ткнувшись носом в соседнее дерево, Княжев сдавленно выругался и покосился на молчащую Таню.

— Почему не возражаешь мне? Или неутомимый ежик в тебе превратился в другого зверя?

— Он ушел в зимнюю спячку. Да и что толку спорить с тобой! Может, в чем-то ты и прав. Только все равно жизнь повернулась бы так, как должна, рано или поздно.

— Э, нет, не согласен. Что значит «как должна»?

Впереди замаячил просвет широкой поляны с четырьмя припаркованными машинами. Огромные, как валуны, они молчаливыми стражами стерегли свои владения. Даже неискушенный взгляд Тани определил, что хозяева машин не жаловали отечественный автопром и явно не задумывались над идеями Фрейда о любви к большим размерам. Но, выбрав тяжеловесные внедорожники, не прогадали и в лесу наверняка не испытывали такие трудности, как они с Егором.

Княжев заглушил мотор, отстегнул ремень безопасности, но не спешил выходить из салона и явно собирался закончить разговор, для чего и повернулся к Тане.

— Так вот я, Танюша, не фаталист, свою жизнь пытаюсь строить сам. И очень не хочу, чтобы ты послушно плыла по течению, как тихоходная баржа. Надо бороться за свое счастье.

Перед ее глазами закачалась на волнах пузатая проржавевшая посудина с торчащими во все стороны витыми канатами, в которые удобно вцепились водоросли. Один миг из жизни Саргассова моря. Стряхнув наваждение, Таня накрутила на палец прядку волос и уточнила:

— А если превращение в баржу произошло уже? Что тогда? Разве может она стать фрегатом? Если привыкла возить грузы, тупо ездить туда-сюда…

— Тогда ей нужен капитан. Нормальный. Который откроет в ней парусник, — хмыкнул Княжев и пожал плечами, будто ответ и так был ясен.