Отражения

Так их и нашла горничная, посланная герцогиней, чтобы позвать девушек на общий обед: в ворохе тканей, перебирающими дорогие украшения, как детские игрушки, за болтовней и смехом, таким же, как у сотен других девушек в стране.

***

Когда мы вернулись, у меня не было сил даже на то, чтобы говорить.

Кондор привел меня домой прямо в платье, как будто бы чувствовал, что еще пары перемещений я просто не выдержу. Мы вышли из зеркала на втором этаже, подальше ото всех, чтобы избежать ненужных вопросов и разговоров, которые совершенно точно ждали нас где-то там, внизу, в гостиной.

– Отправлю к тебе горничную, чтобы помогла переодеться, – сказал Кондор, распахивая передо мной дверь в мою комнату.

– Я справлюсь сама, – ответила я. Он удивленно поднял бровь. – Мне нужно немного времени побыть одной.

– Через полчаса в гостиной? – он провел рукой рядом с амулетом – цепочка вернула свой родной цвет, а на моей коже проступила татуировка. – И если решишь поплакать, то предлагаю тебе свое плечо. По старой, устоявшейся традиции.

Я покачала головой.

– Постараюсь обойтись без этого.

Я ошиблась, конечно, переоценила себя.

Правда, пока я сидела на своей кровати, в полуснятом платье из тяжелого бархата, и вертела в руках венец из дубовых листьев, я, скорее, хотела злиться, а не плакать. Словно в моем характере появилась стальная спица, острая и прочная, и она держала мою спину прямо, не давая опустить плечи, не позволяя шмыгать носом и лежать в подушку лицом.

Ахо, появившийся из теней, тактично смотрел в угол, пока я переодевалась за ширмой. Без горничной было тяжеловато, но я справилась.

– Как прошел вечер, человечье дитя? – спросил он.

Кошачьей хитрости в его голосе, кажется, прибавилось.

– Неплохо, – ответила я, перекидывая платье через ширму и влезая в другое. В зеленое, клетчатое, то, которое когда-то носила Гейл дель Эйве.

Которая тоже была на другой стороне мира, а потом вернулась оттуда немного не такой, как раньше.

– Завела пару новых знакомств, – сказала я, чтобы что-то сказать. – Увидела короля. Ты прав, Ахо, он не похож на портрет.

– И как тебя нашел король?

Я вышла из-за ширмы, в чулках, но еще без туфель, и потянулась к щетке, лежащей рядом с небольшим зеркалом.

А потом поняла, что в моих волосах все еще слишком много заколок.

– По всей видимости, – сказала я, следя за отражением не-совсем-кота в зеркале. – Нашел он меня достойной своей благосклонности. Я не запуталась в словах клятвы и не упала на подходе к трону.

Заколки с легким звоном упали в шкатулку, к моим серьгам из плохого, негодного иномирского серебра.

Кот в зеркале обернулся и осторожно подошел ко мне, принюхиваясь, словно впервые видел.

– От тебя пахнет злостью, а не страхом, – сказал Ахо, трогая лапой мой подол. – Сильной, славной злостью. Мне нравится больше, чем страх и печаль.

Я подавила желание бросить в него щеткой и вместо этого села на корточки и наклонилась, так, чтобы кошачья морда была почти рядом с моим лицом:

– Передай Кондору, что я все еще хочу побыть одна, – сказала я. – Потому что если я не побуду одна какое-то время, боюсь, я разобью что-нибудь очень дорогое и хрупкое о стену рядом с чьей-нибудь головой.

Кот степенно моргнул.

– В библиотеке никого нет, – сказал он. – И, насколько я знаю, никто не собирался туда идти вечером. Показать вам еще один тайный ход, леди Лидделл?

– Показывай, – сказала я и выпрямилась.

***

Тот, кто все-таки зашел в библиотеку, принес с собой кристалл. Прячась на подоконнике за шторой, я видела желтоватые, более яркие, чем у свечей, отблески.

Пряталась я уже какое-то время и выходить из укрытия не собиралась.

Стоило мне оказаться здесь одной, в темноте, рядом с холодным стеклом, за которым в зимних сумерках можно было различить темные силуэты деревьев и построек в саду, как все самообладание, которое у меня было, исчезло. Я разрыдалась прямо в подол чужого платья, притянув ноги к себе и обхватив колени.

Когда слезы закончились, я поняла, что Ахо был прав: вместе со слезами из меня выходила не печаль, а злость, и после этой вспышки я чувствовала не опустошающую усталость или отчаяние, такое, словно дальше в этой жизни не произойдет ничего хорошего, осталось только лечь и закрыть глаза. Нет, это была пустота иного рода. Чистое, ясное, свежее спокойствие.

Я все еще всхлипывала, дергаясь от каждого вдоха, и чувствовала, как покалывает воспаленные от слез глаза. Выходить в таком виде к людям не хотелось, и я позволила себе прислониться затылком к деревянной раме и уставиться с темноту сада.

Так меня и нашла Присцилла – именно она зашла в библиотеку, держа в руке фонарь с кристаллом.

– Я знаю, что вы здесь, леди Лидделл, – сказала она почти нараспев. – Где вам еще прятаться?

Должно быть, подумала я злорадно, Кондору в детстве приходилось не сладко.

Присцилла отодвинула штору на пару секунд раньше, чем я собиралась сделать это сама.

– Очень в духе героинь леди Бланки, – сказала она ехидно. – Прятаться за шторой и мерзнуть от сквозняка, потому что вам вздумалось пожалеть себя.

Я виновато улыбнулась и снова всхлипнула.