Отражения в золотом глазу

Рядовой Уильямс отступил в сторону. Капитан туго натянул повод и напряг ягодицы. Никакого эффекта. Жеребец не бросился вперед, не натянул удила, как это бывало каждое утро с госпожой Пендертон, а спокойно ожидал команду. Когда капитан понял это, он почувствовал вдруг какую-то злую радость. «Понятно, — подумал он. — Она сломала его волю, по своему обыкновению». Капитан вонзил каблуки и ударил жеребца плетью. Тот галопом поскакал по ездовой дорожке.

День был солнечный. В воздухе плыл горький запах сосновой хвои и прелой листвы. Просторное голубое небо было безоблачно. Жеребец, на котором сегодня еще не ездили, казалось, немного взбесился от радости бега и необузданной свободы. Как и со многими лошадьми, с Фениксом трудно было совладать, если сразу после выезда из загона ослабить поводья. Капитан это знал, и потому следующий его поступок выглядел довольно странно. Проскакав ритмичным галопом около мили, капитан, без всякого предупреждения, внезапно резко осадил жеребца. Он так неожиданно и сильно натянул поводья, что Феникс потерял равновесие, неловко отпрянул в сторону и встал на дыбы. После чего неподвижно замер, удивленный, но послушный. Капитан остался этим необычайно доволен.

Эта процедура повторилась еще два раза. Капитан опускал поводья, давал Фениксу почувствовать радость свободы, а потом вдруг с силой их натягивал. Такое поведение было для капитана не новым. В своей жизни он налагал на себя множество тайных мелких наказаний, которые трудно было бы объяснить другим.

В третий раз жеребец остановился как обычно, но на этот раз случилось нечто, настолько взволновавшее капитана, что от его удовольствия не осталось и следа. Когда они неподвижно замерли на тропинке, жеребец медленно повернул голову и посмотрел капитану в лицо. Потом прижал уши и неторопливо опустил голову к земле.

В этот момент капитан почувствовал, что жеребец может его сбросить, и не просто сбросить, но и убить. Капитан боялся лошадей и ездил на них только потому, что так было принято, а еще потому, что видел в этом один из способов помучить себя. Удобное седло жены он поменял на грубое армейское потому, что в случае опасности мог ухватиться за высокую седельную луку. Капитан сидел прямо, стараясь держаться сразу и за седло, и за поводья. Его неожиданное предчувствие было настолько сильным, что он заранее сдался, высвободил ноги из стремян, поднял руки к лицу и прикинул, куда будет падать. Впрочем, слабость длилась всего несколько секунд. Когда капитан понял, что его не сбросили, им овладело ощущение великой победы. Он снова поскакал галопом.

Тропинка постепенно поднималась вверх, со всех сторон ее окружал лес. Вскоре они приблизились к обрыву, с которого заповедник был виден как на ладони. Вдали, на фоне ясного осеннего неба темнела полоска соснового леса. Пораженный прекрасным зрелищем, капитан решил на минуту остановиться и натянул поводья. И тут произошло событие, которое могло стоить капитану жизни. Они скакали по самому краю обрыва. Внезапно, без всякого предупреждения и с невероятной скоростью, жеребец резко свернул налево и бросился по склону обрыва вниз.

Капитан был так ошеломлен, что не удержался в седле. Его швырнуло на лошадиную шею, ноги выскочили из стремян. Каким-то чудом ему удалось удержаться. Ухватившись одной рукой за гриву, а другой слабо сжимая поводья, он сумел скользнуть назад, в седло. Это было все, что ему удалось сделать. Они мчались с такой скоростью, что, когда он открыл глаза, у него началось головокружение. Он никак не мог устроиться в седле так, чтобы управлять поводьями. В какой-то момент он понял, что это совершенно бесполезно: остановить жеребца у него не хватит сил. Каждая клетка, каждый его нерв были нацелены на одно: удержаться в седле. Не уступая в скорости отцу Феникса, знаменитому рекордсмену, они промчались через широкий луг, отделявший обрыв от леса. Трава ярко блестела на солнце рыжим и алым цветом. Потом их как бы накрыло чем-то тускло-зеленым, и капитан понял, что они влетели по узкой тропинке в лес. Но и покинув открытое место, жеребец не сбавил скорость. Ошеломленный капитан сидел скорчившись. Какая-то ветка разодрала ему левую щеку. Боли он не почувствовал, но увидел горячую алую кровь, которая капала ему на руку. Он пригнулся так, что уперся правой щекой в короткую жесткую щетину на шее Феникса. Отчаянно уцепившись за гриву, поводья и седельную луку, капитан боялся поднять голову из страха размозжить ее о сук какого-нибудь дерева.

Два слова не покидали капитана. Он беззвучно повторял их дрожащими губами — у него не хватало дыхания, чтобы прошептать: «Я погиб».