Отражения в золотом глазу

Наконец она выдвинула ящик кухонного стола и достала длинный острый нож, которым резали мясо. Она села и положила ступню с занозой на левое колено. Подошва ее босой ноги была длинной и узкой, вся в беловатых шрамах, потому что каждое лето Фрэнки наступала на гвозди. У нее были самые закаленные ноги во всем городе. Она могла ножом срезать с пяток кожицу, похожую на воск, и ей не было больно, хотя любой другой человек чувствовал бы боль. Но Фрэнки не сразу стала выковыривать занозу — она просто сидела, закинув ступню на колено, держала в правой руке нож и смотрела через стол на Беренис.

— Расскажи мне, — попросила она, — расскажи мне подробно, как это было.

— Ты же знаешь, — ответила Беренис. — Ты сама их видела.

— Все равно расскажи, — настаивала Фрэнки.

— Ладно, но в последний раз, — сказала Беренис. — Твой брат с невестой приехали сегодня к обеду; ты и Джон Генри прибежали с заднего двора поздороваться с ними. Потом, гляжу, ты шмыгнула через кухню к себе в комнату. Когда ты вернулась, на тебе было кисейное платье, и ты себе намазала губы помадой от уха до уха. Потом вы все сидели за столом в гостиной. Было жарко. Джарвис привез мистеру Адамсу бутылку виски, и они выпили понемногу, а вы с Джоном Генри пили лимонад. После обеда твой брат и его невеста уехали в Уинтер-Хилл трехчасовым поездом. Свадьба будет в воскресенье. Это все. Ну, хватит с тебя?

— Мне так жаль, что они не смогли остаться у нас подольше, хотя бы до завтра. Ведь Джарвис так давно не видел нас. Только им, наверное, все время хочется быть вместе. Джарвис сказал, что ему надо оформить в Уинтер-Хилле какие-то документы. — Фрэнки глубоко вздохнула. — Интересно, куда они собираются поехать после свадьбы?

— В свадебное путешествие. Твоему брату дадут несколько дней отпуска.

— А куда они поедут в свадебное путешествие?

— Уж этого я не знаю.

— Скажи, — еще раз спросила Фрэнки, — как же они все-таки выглядели?

— Как выглядели? — ответила Беренис. — Они нормально выглядели. Твой брат — очень красивый блондин. А она — брюнетка, маленькая и хорошенькая. Такая симпатичная белая пара. Ты же их видела.

Фрэнки закрыла глаза и хотя зрительно не могла их себе представить, но чувствовала, как они уезжают от нее. Она чувствовала, как они вдвоем едут в поезде, едут и едут, а она остается. Они были сами по себе, она — сама по себе, они уезжали, а она сидела в одиночестве у кухонного стола. Но частица ее была с ними, и она чувствовала, как эта частица удаляется от нее все дальше и дальше, словно на Фрэнки напала болезнь раздвоения и часть ее уходит все дальше, так что та Фрэнки, что сидела на кухне, была лишь оставшаяся от нее скорлупа, забытая у стола.

— Все так странно, — сказала она и наклонилась над своей ногой.

На лице она почувствовала что-то мокрое, не то слезы, не то капли пота, она шмыгнула носом и надрезала ногу, чтобы вытащить занозу.

— Неужто тебе совсем не больно? — поинтересовалась Беренис.

Фрэнки покачала головой и ничего не ответила, потом спросила:

— С тобой бывало, чтобы ты вспоминала людей словно ощущение, а не образ?

— Как это?

— А вот так, — медленно объяснила Фрэнки. — Я их хорошо разглядела. На Дженис было зеленое платье и красивые зеленые туфли на высоких каблуках. Ее темные волосы были собраны в узел, а одна прядь лежала свободно. Джарвис сидел рядом с ней на диване в своей коричневой форме, загорелый и очень чистый. Я в жизни не видела двух людей красивее их. И все-таки я словно бы видела не все, что мне хотелось видеть. Я никак не могла собраться и сразу все разглядеть. А потом они уехали. Теперь ты понимаешь?

— Ты же делаешь себе больно, — ответила Беренис. — Возьми иголку.

— Ну и пусть, — сказала Фрэнки.

Было только половина седьмого, и все в эти предвечерние минуты блестело, точно зеркало. С улицы больше не доносился свист, на кухне все замерло. Фрэнки сидела лицом к двери, которая выходила на заднее крыльцо. В нижнем углу двери была выпилена квадратная дыра для кота, а около двери стояло блюдечко скисшего молока голубоватого цвета. Когда началась жара, кот убежал. Такова жаркая пора, этот период в конце лета, когда, как правило, не бывает никаких происшествий; но если уж что-то случится, то все так и останется, пока жара не спадет. Сделанное не переделывается, совершенная ошибка не исправляется.

В этом августе Беренис расчесала комариный укус у себя под мышкой правой руки, и он начал нарывать и, конечно, заживет, только когда спадет жара. Два семейства августовской мошкары облюбовали себе местечко в уголках глаз Джона Генри, и, хотя он часто тряс головой и помаргивал, они не желали улетать. А потом убежал Чарлз. Фрэнки не видела, как он вышел из дома и убежал, просто четырнадцатого августа, когда она позвала его ужинать, он не пришел и больше не появлялся. Она всюду разыскивала кота, послала Джона Генри бегать по городу и звать его. Но стояла жара, и Чарлз не вернулся.

Каждый день Фрэнки говорила Беренис одни и те же слова, и ответы Беренис были одними и теми же.

Поэтому они стали точно противная песенка, которую пели снова и снова.