«Отречемся от старого мира!»

Еще 25 февраля командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Сергей Семенович Хабалов (1858–1924) получил грозный царский приказ: «Завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля он, опираясь на снятые с фронта «надежные» войска, рапортовал: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Вечером того же дня он приказывает стрелять в демонстрантов. Убито больше сорока человек. А 28 февраля Хабалова уже арестовывают — «надежные» войска переходят на сторону восставших, а немногих оставшихся верными правительству разоружают.

Так «произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось во прах».^{188} Говоря попросту, «…стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша…».^{189}

Кто «готовил революцию»?

Что характерно: никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 г.

— Нет, ваше величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это начало революции. Вот большевики были куда менее проницательны.

Буквально за два месяца до Февральской революции Ленин встречается со швейцарскими социал-демократами. Слова его вроде и оптимистичны, но скорее в отдаленной перспективе: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».^{190}

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк-большевик Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), а уж он-то многое знал и очень обо многом мог судить.

Так же не готовы к событиям и другие партии:

— Что за дурацкий бунт?! Нет и не может быть никакого бунта, — поморщился лидер кадетов Милюков, когда ему доложили о событиях 23 февраля 1917 г.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил другой кадет, Петр Петрович Юренев, 25 февраля 1917 г. (в июле-августе он станет министром путей сообщения во Временном правительстве).

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — признавался эсер (и писатель) Сергей Дмитриевич Масловский-Мстиславский (1876–1943).

«Революция ударила как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова еще одного эсера, Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953).

— Не иначе, жиды придумали, — пожимал плечами князь Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918), крайний националист и антисемит (действительно — куда же без «жидов» в государстве российском).

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — признавался меньшевик, экономист и публицист Николай Николаевич Суханов (настоящая фамилия Гиммер; 1882–1940).

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт, события оставались грозно-непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес кадет Павел Николаевич Милюков (1859–1943), принимая Министерство иностранных дел в 1917 г.

О революции много говорили все предшествующие годы, но когда она грянула — к ней оказались совершенно не готовы. Никто.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах и как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками».^{191} Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

Кто был защитником империи

У Февральской революции 1917 г. не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 1 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало до 128 000 человек. Казаки хранили нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб-гвардии Волынского полка; части, верные и не верные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Ширина Невы между стрелкой Васильевского острова и Троицким мостом — около 900 м. Расстояние убойного выстрела из винтовки — 1700 метров; прицельного — 500–800 м. Значит, стрельба была чисто бутафорская — палили в белый свет, как в копеечку; то ли показывали начальству рвение, то ли просто хотелось пострелять.