Отреченные гимны

- Мне ничего не будет! - зарычал вдруг Дурнев, потом, спохватившись, добавил мягче: - Я ни при чем. Никаких ваших с Ушатым дел не знаю. Я наукой занимался! Меня не тронут. А то, глядишь, и помогут. А вы... - он долгим взглядом обсмотрел Иванну, и она почувствовала: Дурнев хотел сказать что-то обидно-колкое, но затем мысли его переменились, и он выдавил из себя совсем иное: - Вам тоже есть резон остаться. Я тут, пока искал Михаэля, - он сглотнул слюну, - нащупал связи кой-какие. Предложим свои разработки новой державе. А? Ты как, Вась?

- Ты знаешь, куда твои разработки сразу же попадут? Во всяком разе для России "материя д." будет потеряна навсегда...

- Бросьте вы накручивать: Россия, потеря... - что-то для себя решив, Дурнев встал. - Надо подумать. Давай обождем чуть, а, Вась? Ну хоть до завтра-послезавтра...

- Сегодня выходной. Завтра телеграмму обсудят в местной службе безпэки, потом в прокуратуре. Скорей всего, примут решение о задержании, возможно, и о выдаче...

- Да говорю тебе, пустое! Я покалякаю с кем надо... - Дурнев весело на Нелепина глянул, хотел что-то добавить, но вновь удержался, увел глаза вниз.

Пока Дурнев прятал глаза, Иванна все поняла. В быстром промельке дурневских зрачков она увидела всё изжигающую и всё отвергающую страсть к убийству, пылавшую пока что сдержанным, белесо-голубеньким огнем. Ей стало страшно, как в первом детстве, когда пугали: если убить кого-нибудь, пусть лягушку, пусть головастика, - в зрачках убившего навсегда запечатлеется убитый. В те времена, в детстве, она по сто раз на дню бегала к старенькому зеркалу, рассматривала свои зрачки, потому что перед тем придавила во дворе какого-нибудь муравья. Тогда в зрачках ее ничего не отражалось. Теперь же ей показалось: в дурневских зрачках она видит себя и видит Нелепина. Вместе, рядком лежали они на каких-то коротких носилках: рты раззявлены, глазные яблоки выдавлены, ноги вывернуты.

"Показалось? Не показалось, нет! Так и будет! - спел внутри нее какой-то гнусаво-скрипучий гобойчик. - Отдаст! За фишки свои и за жетоны при первой же возможности и отдаст!"

- Тогда что? Ждем до завтра? - Нелепин глянул на батьку, потом на Иванну. Батько раздраженно отвернулся, Иванна же мягко-спокойно подытожила:

- Конечно, до завтра! Только давайте пораньше соберемся, ну часов хоть в десять. Ты, Валек, где будешь?

- Я? Здесь! Здесь я с утра! - потерялся и задергался от ласки словесной Дурнев. - Но лучше у вас! Я даже к девяти могу!..

Выехали через двадцать минут после разговора с Дурневым. Ни батько, ни Иванна Дурневу и на волос не поверили: "Потим його до нас у рэспублику пэрэвеземо. А зараз основный "груз" видправыты трэба", - только и сказал батько...

В неглубокой выемке близ соленых озер, меж двумя рукавами широкой реки примостилась крохотная батькина страна. За камышами и солонцовыми болотами, за песчаными горами-кучугурами лежала эта Русско-Украинско-Бессарабская Республика. Ехали к ней с остановками весь день. Дорога сильно петляла. Солнце медленно летело к обрыву и все никак не могло затонуть в нечуемых околоземных морях.

- Станэмо як завжды, - сказал Верлатый шоферу с головой-бивнем.

Шофер тут же увернул вправо и за невысоким маслинником встал. Пассажиры выпрыгнули из машины. Рядом с дорогой на лужайке стоял одноэтажный саманный дом. Дом был явно нежилой, - может, лесничество, может, контрольно-пропускной пункт, - и никого в нем вроде не было.

- Отдохните пока тут, мы все оформим, потом вас проводят в республику.

- Когда ж проводят? Вечер на дворе. Тогда уж лучше бы до утра.

- До утра не полагается. Тут еще территория "нэзалэжникив". Они следят строго. А мы, мы - там! - Батько махнул рукой куда-то за песчаную гору.

Враз посерьезневшие батько с хлопцем сели в машину, уехали. Иванна походила по комнатам, заглянула во все углы - никаких признаков того, что здесь кто-то жил, никакой еды или припасов, только пятилитровый алюминиевый чайник на газовой - впрочем работающей - плите. Вернувшись в прихожую, она села на кожаный диван, прильнула к Нелепину.

- Никого. Хорошо как! Надоели... Надоели все! - шептала она, расстегивая на Нелепине рубаху, расстегиваясь и сама. - Они надоели... А ты нет! Не надоел... - тут же она бросила раздевать все еще о чем-то думающего Нелепина, быстро и до конца разделась сама, мягко, как пантера, изогнула спину, ухватив его за самый корешок, повлекла на себя.

В острых, нестерпимо-смелых, как тесак параноика, ласках ночь к ним прихлынула быстро, почти мгновенно. За окнами домика крупно, словно кристаллы сахара на черногречишном меде, проступили три-четыре звезды. Метнулась мимо окон, крикнув что-то глупо-нежное, неуклюжая ночная птица, и снова все примолкло.

- Зажги свет, Вась...

Нелепин нащупал над головой выключатель, щелкнул им, свет не зажегся.

- Сейчас, - нехотя встав, он пошел в коридор искать пробки. Иванна накинула на голое тело вынутый из небольшого общего их чемоданчика халат. В дальних комнатах домика что-то, как ей показалось, несильно грюкнуло.

- Вась, ты?