Читаем Отреченные гимны полностью

В деле об убийстве старика Яхирева Степененко как раз такую ошибку на взгляд прокурора Осташкина - и допустил. А именно: вместо того чтобы искать заказчика и организатора убийства (а он, по мнению прокурора, был), Степененко в каком-то припадке бешенства, ослепленный праведным, но неуместным при расследовании гневом, переловил и пересажал по очереди всех четырех мальчишек. Переловил-то он их лихо, но следствие тут же зашло в тупик. Где ящик с коллекционным оружием? (Разговор мальчиков о ящике удалось подслушать.) Где доказательства вины задержанных? Пока все держалось на звонке неизвестного да на нескольких, несомненно, указывающих на их вину, но доказательствами не являющихся оговорках мальчиков. А стоило прокурору на время отлучиться, как следователь совершил еще одну ошибку! Одновременно с задержанием ребят возникла у прокурора мысль - ее поддержали и оперативники, и тот же следователь. Мысль была простая: отпустить кого-то из ребяток на свободу да и походить за ним как след! На том и порешили. Прокурор отбыл на три дня в Сарапул, и за это время Степененко успел совершить еще одну и самую тяжкую ошибку: вместо Гешека - единственного, кто, по общему мнению, мог вывести на организатора убийства, - отпустил рыхленького Мацу.

"Ведь Мануил этот, Серебро, если и знает организатора, то непременно спугнет его, тогда ищи-свищи!" - негодовал прокурор.

- Куда еще ходил Серебро с тех пор, как вы его отпустили? - снова звонил прокурор раздолбанному им несколько часов назад Степененке. - Может, в магазин, в школу, на дискотеку?

- А куда ему ходить? В Ближнее Село ехать собрался.

- Звонил куда-нибудь?

- Звонил, - нехотя отвечал Степененко. - Только что, из автомата. Кому - устанавливаем.

- Глядите, не потеряйте мне его! - раздражал себя попусту прокурор. Но и Никодим Фомич, следователь Степененко, тоже раздражен был до крайности. Эта старая гэбэшная вошь! Этот заржавленный крючок! Не понимает элементарных вещей! Не понимает: гуманизм ни при каких обстоятельствах не позволяет держать пацанов в тюрьме. Именно из соображений гуманности Маца и был отпущен. Но разве "этому" объяснишь-расскажешь, что вот и отец отпущенного прибегал, волосы на себе рвал, обещал запереть сына накрепко. И правильно, пусть запрет! Самого бы прокурора недельку-другую на нарах подержать!

Картинка "прокурор на нарах" взвеселила Никодима до крайности.

И Никодим Фомич хохотал: бурно, заливисто. Хохотал и думал об одном: как земля носит этих законопослушненьких вшей? "Да, да, земля! перекинулись вдруг мысли следователя совсем на другое. Надо землю во дворе поглубже проверить! Маца же этот никуда не денется. Может, еще и выведет на кого надо. Да и был ли этот "кто-то"? Тут - вопрос! Этим-то вопросом и надо огорошить прокуроришку при встрече!"

А тем временем случайно ускользнувший от оперативников на Покровке Маца с гранатой в кармане шел в Тетрагон взрывать Урода...

О взрыве в Тетрагоне Урод услышал быстро, минут через сорок. Услышал как раз тогда, когда, напуганный беззубой головой, взбирался со второго этажа "Аналитички" на шестой. И враз перед ним вытянулась вся им задуманная и умело выкованная цепочка: мальчики, убитый старик, особняк на Солянке, ЗИС, который он гонял к особняку, длинный дурачок, продержанный вместо Нелепина у входа в особняк больше пятнадцати минут. Нет, здесь был порядок! Любой следователь такую цепь с крюком на конце заглотнет. А уж после событий на фирме, о которых Урод узнал совсем недавно и в которых этот самый Нелепин был, без сомнения, замешан, тем боль! Нет, здесь все о'кей! Взрыв хоть и разворотил дверь бывшего агавинского кабинета, к самому Уроду никак не подводил. А раз так - опасаться нечего. Но вот поторопиться, без сомнения, следует!

А вот Дюдя Тимерчик пошел по ложному пути. Да, так! Теперь он это понял ясно, отчетливо. "Не надо быво так нагво налетать на эту говняную фирму. Не надо быво устраивать скотский дебош! Надо быво купить всех. А кто на дебош его товкнул? Кто оставил маленького чмок-астронавта без разработок, без банка данных, без главного научного специалиста фирмы по фамилии Дурнев - словом, без штанов? Кто придал делу ненужную огласку? Кто вообще должен ответить за все?"

Чувствуя, что совершает еще одну и, возможно, непоправимую ошибку, Дюдя уволил Срамоту со Свечным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее