Отрешенные люди

А тот сидел меж двумя купцами и чего–то втолковывал им, время от времени ковыряя указательным пальцем в носу. О чем он говорил с купцами, Иван догадывался. Объяснял, как лучше дать взятку таможенникам.

Принесли выпивку и закуски. Иван опрокинул рюмочку, потянулся за квашеной капустой, но не донес ее до рта, потому что услышал сзади занудный голос Ерофеича:

— Старый знакомый… Опять к нам пожаловали?

Иван с ненавистью уставился в его мутные, водянистые глаза, и пальцы сами собой сжались в кулаки, он начал подниматься, но Никанор ухватил его, усадил на место, наклонился, зашептал в ухо:

— Не пачкай рук о него, Иван Васильевич, есть у меня мыслишка, как с ним поквитаться, — и повернувшись к Яшке, масленым голосом предложил, — а ты, мил человек, садись с нами, коль знакомый будешь.

— То можно, — согласился Яшка и опустился на лавку, держась за стол. Видно было, что выпил он уже немало, но пока еще держится на ногах и говорит вполне связно. — С чем приехал? — обратился с наглецой в голосе к Зубареву. — Опять правду искать начнешь? Императрице писать будешь? Не поумнел за год?

— Ты лучше выпей, мил человек, не знаю, как тебя звать–величать, Никанор пододвинул к Яшке кружку с вином, — а потом и балякать станем.

— С ним, — ткнул тот пальцем в сторону Зубарева, — выпью.

— Давай, — согласился Иван и поднял свою кружку. Еще приложившись раз, другой, Яшка быстро захмелел и начал ронять на стол неровно стриженую голову. Подошли купцы, с которыми он сидел раньше, сообщили, что уходят, препоручили уснувшего Яшку им.

— Чего с ним делать станем? — спросил Никанор, когда несколько раз толкнул Яшку в бок, убедился, что тот крепко спит.

— В куль, да в воду, — предложил Тихон Злыга.

— Эй, эй, не вздумайте грех такой на душу брать, — испугался Максим Заев, — я этого прощелыгу знаю, у него тут со всем начальством полные шуры–муры. Коль с ним чего случится, то нас сыщут и кнута не миновать.

— Правда, чего с ним связываться, пойдемте отсюда, — поддержал Максима Зубарев.

— Нет уж, — упрямо затряс головой Никанор, — есть у меня одна мыслишка, подождите чуть, — и он направился к группе угрюмых бородатых мужиков, сидевших возле трактирных дверей. О чем он с ними толковал, никто не слышал, но через несколько минут те поднялись и подошли к их столу вслед за Никанором, легко подхватили за руки спящего Яшку и потащили на выход.

Когда дверь за ними закрылась и, похоже, никто даже не обратил внимания на исчезновение Яшки, то Максим осторожно спросил Никанора:

— Чего ты им сказал? То ж разбойные люди…

— Сам вижу какие, — налил себе в кружку остатки вина Семуха, — потому и подошел к ним. А повели они его с собой, чтоб тряхнуть малость как проспится. Я им только шепнул, что этот мизгирь из таможни и с него изрядную деньгу выкачать можно, то они про остальное и не спрашивали.

— А не зря? — засомневался Иван Зубарев.

— Зря не зря, а денька три его на ярмарке не будет. За это время и мы уже далеко отсюда окажемся, — рассудительно ответил тот.

Товары и возчиков они передали Максиму Заеву, чтоб он присматривал за ними. Иван пообещал, что отец сам вскоре приедет или пришлет кого с доверенностью на товар. С тем и попрощались.

Обратная дорога показалась вдвое короче первой, когда ехали из Тобольска. Рессорный возок поменяли на легкие саночки, запрягли в них двух лошадей и ехали довольно быстро, останавливаясь лишь на короткие ночевки.

Иван, полулежа, зорко всматривался в прогалы меж деревьями, думая при том, сколько всего свершилось за столь короткий срок, словно прошел не год, а все десять лет; и какая–то мощная сила возникала внутри его, заставляя действовать, ехать, добиваться своего. И он знал, что добьется, найдет те злосчастные прииски и привезет в столицу драгоценную руду, урезонит своих родичей Корнильевых, и… страшно подумать… встретится с императрицей. И он мысленно представлял дорогу в Москву, веря, что никто не остановит, не изменит его решения.

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Окаянный Ванька

В тот год императрица Елизавета Петровна неожиданно для всех решила прервать обычный свой летний отдых в Царском Селе и велела собираться ехать в Москву, а оттуда в Троицке—Сергиевскую обитель на поклонение святым мощам Сергия Радонежского, всея земли русской чудотворца.

При ней осталась самая малая свита особенно близких ей людей. Графа Алексея Григорьевича Разумовского среди них не было, поскольку пребывал он в то время в Санкт—Петербурге, куда к нему совершенно неожиданно пожаловал земляк, шляхтич Яков Федорович Мирович, совсем недавно вернувшийся из сибирской ссылки в Тобольске, где у него и родился сын Василий, единственный из оставшихся в живых мальчиков их семьи. Хлопотать о его судьбе перед светлейшим графом и прибыл в столицу старый Мирович и вскоре с помощью Разумовского благополучно пристроил свое чадо кадетом в шляхетский гвардейский корпус. Осенью, на правах земляка графа, он был представлен и императрице.