Отрешённые люди

– Ой, испужались мы твоих россказней, – вызывающе завихлял задом Ерофеич, слегка захмелевший. – Лежи да молчи, пока цел. А не то, не ровен час, не доедешь живым до Тобольска.

– Цыц, – с силой дернул его за рукав вахмистр. – Погрелись, и айда дале ехать. Ночь скоро, ночлег найти надобно, успеть бы до темноты.

Яшка тут же замолк, втянул головенку в плечи и лишь кинул красноречивый взгляд на бочонок, когда Серафимыч грузно опустился на него. Когда лошадь чуть дернула пристывшие к дороге сани, то Яшка, зло скрипнув зубами, изо всех сил пнул кованым сапогом Зубарева, от чего тот съехал по соломе вниз, сполз к самому краешку саней и, не удержавшись, скатился на дорогу. Вахмистр тем временем хлестнул по боку лошаденку, чтоб шла поживей, и вскоре сани скрылись за ближайшим поворотом, оставив Ивана одного посреди зимнего сибирского тракта со связанными сзади руками лежать, уткнувшись лицом в сыпучий искристый снег.

Именно снег, набившись в рот и запорошив глаза, помешал Ивану крикнуть вслед удаляющимся саням. Он с трудом перевернулся на живот и попытался встать на колени, но после нескольких неудачных попыток сообразил, что сделать это лучше лежа на боку, и, наконец, тяжело отдуваясь, поднялся на ноги, раздосадованно, запоздало закричал, не надеясь, что его услышат, прислушался. Но до него донесся лишь удаляющийся перезвон бубенцов да крик возницы, подгоняющего уставшую лошадь. Тогда Иван попытался подобрать скатившуюся с головы шапку, присев на корточки, зацепил ее пальцами, но надеть обратно на голову одному, без посторонней помощи, со связанными назад руками, то мог сделать лишь кто-то из цирковых актеров, но не полузамерзший человек, которому сейчас и нос почесать рукой и то было невозможно. А потому он зажал шапку в горсть меж начавших стынуть пальцев и медленно побрел вслед за исчезнувшими из виду санями.

Зимние сумерки стремительно опускались на землю, меняя цвета из веселых, жизнерадостных на грустные с печальными длинными тенями от неподвижных стылых деревьев. Слева от Ивана, на бугре со стороны неглубокого оврага, расцвели высвеченные последними солнечными лучиками две могучих медностволых сосны, а справа прорезался на сером небосклоне рогатый месяц. Непокрытые шапкой уши стало пощипывать морозцем, приберегавшим силы к вечеру и теперь взявшимся за одинокого спутника без всякой жалости и пощады.

Поначалу Иван шел неторопливым шагом, радуясь неожиданному своему освобождению, но когда морозец пробрался внутрь, под шубу, начал шагать пошире, резко выбрасывая наклоненные вперед плечи, оставляя за собой небольшие, тут же таявшие в густом вечернем воздухе облачка пара. Вскоре он благополучно достиг густого ельника, обступившего с обеих сторон проезжую дорогу, и уже сделал несколько шагов в его полусумрак, как вдруг что-то подсознательно заставило его остановиться. Он внимательно поглядел в просветы меж деревьями, прислушался и явственно различил скрип снега и вслед за тем негромкое, но злобное урчание.

«Волки! – словно обожгло изнутри. – А я как младенец перед ними со спеленатыми руками. Аки агнец Божий! – вспомнилось вдруг. – Господи, помоги и помилуй мя…» – зашептал он горячо молитву и дернул правой рукой, попытавшись перекреститься, до него не сразу дошло, что и крест положить на себя перед погибелью не сможет. Хотел было побежать обратно по дороге, но неожиданно в нем проснулась непонятно откуда взявшаяся злость, нежелание отступать перед зверем, а он сызмальства был упрям и неуступчив, тем более здесь, на грани смертного исхода, не желал поддаваться слабости, испугу, и потому, набычив голову, остановился, замер.

Верно, и волков смутил вид стоявшего неподвижно человека, они не спешили выбираться из густого подлеска, и лишь серая тень мелькнула меж деревьев, да чуть скрипнул снег, и все вновь смолкло. «Будут темноты ждать, тогда и полезут», – решил Иван. Звери медлили, казалось, ждали чего-то, давая знать о себе лишь негромким редким порыкиванием. Иван почувствовал, как начинают неметь от холода ноги, а вслед за ними и все тело. Глаза постепенно привыкли к сгущавшейся вокруг темноте, и он различил высунувшуюся из-за дерева острую волчью морду, жутко блеснули изумрудом с желтым переливом уставленные на него глаза. Волк сделал несколько осторожных шагов и вышел из-за дерева, но дальше не пошел, а встал напротив Ивана, внимательно, изучающе приглядываясь к нему в нескольких саженях от дороги.

«Может, он один? – мелькнула успокаивающая мысль. – Тогда отобьюсь». Но вслед за первым из леса вышла еще пара волков чуть меньше его ростом, более тощие, поджарые, из молодых, а чуть в стороне от них, проваливаясь в снег по брюхо, выбралась и волчица, норовя обойти Ивана со спины.

«Вот и вся семейка налицо! – усмехнулся он. – Сейчас остальных родичей собирать начнут». От этой совсем не смешной мысли он вдруг громко рассмеялся, и сиплый смех его прозвучал неестественно громко в ночной тишине. Волки вдруг вздрогнули от звука человеческого голоса, попятились назад, щеря клыки, а один из молодых опрометью кинулся обратно в лес.