Отрешенные люди

… В тот раз, бежав из–под караула, Иван быстро разыскал снующих по базару дружков и шепнул им, чтоб шли к реке, садились на паром. А сам быстро забрал вещи и деньги, припрятанные в укромном месте. Поддельная бумага на плотницкую артель осталась у полковника Редькина, а их, наверное, давно искали, и любой драгун или караульный мог опознать и схватить, а уж тогда… Как и условились, встретились через час на пароме, переправились на другой берег реки и, поминутно оглядываясь в ожидании погони, заспешили в ближайшее село — Лысково, в котором уже приходилось бывать вездесущему Гришке Хомяку.

— Есть там у меня одна деваха знакомая, — подмигивал он со значением атаману, — отсидимся до времени.

— Без бумаги нам никак нельзя, — вздыхал Степка Кружилин, — заметут полицаи, как пить дать, заметут.

— Не каркай, — оборвал его Иван, — со мной не пропадешь, придумаем чего. Не впервой.

— Оно понятно, что не впервой, да не дай Бог случай второй, а то хуже прежнего выйдет, — пробовал бузить Степан, но Каин так глянул на него, что тот чуть язык не проглотил и надолго замолчал.

— А мне бы где милую подружку сыскать по душе, по сердцу, да погостевать у нее недельку, отдохнуть малость, потешиться, — вздохнул Леха Жаров. — Тогда бы мне и полицаи не страшны были, зажил бы как турецкий султан, денежек хватит погулять, да еще и останется.

— Найдешь себе еще подружку, — усмехнулся необычайно мрачный Петр Камчатка. Его явно что–то беспокоило, но он отмалчивался и лишь изредка недружелюбно взглядывал на Каина, и молчком вышагивал дальше, тяжело сопя под нос.

— Чего надутый такой? — выждав удобный момент, когда их не могли услышать остальные, спросил его Иван.

— А чему радоваться? — зло огрызнулся тот. — Связались с дурнями, которые ни украсть, ни покараулить не могут. Какой с них толк, скажи? Были бы с тобой вдвоем, нам бы тех денег, армянских, надолго хватило, чуть не на всю жизнь.

— А ране отчего молчал? Почему в Москве не сказывал? — Иван, правда, и в Москве заметил трудно объяснимое дурное настроение своего товарища, но думал: пройдет, переменится. А теперь вон оно как оборачивалось.

— Кто бы меня послухал? Они тебе уши маслом замазали, наобещали сорок коробов, шагу без нас ступить не могут.

— Нехорошо друзей в беде бросать, — попробовал Иван урезонить Петра, сам давеча толковал, мол, в беде воры один другого не оставят никогда. — но тот смачно сплюнул в дорожную пыль, ответил:

— Сроду друзьями они мне не были! Так… поскребыши, прибились к нам, как банный лист к голой заднице, и бросить негоже, и тащить за собой мочи нет.

— Так чего предлагаешь? Сказывай, — осторожно спросил Иван, вышагивая рядом с Камчаткой, с трудом поспевая за ним.

— Разбежаться надо, пока не поздно. Сам по себе пущай каждый и добирается до Москвы. Не желаю им поводырем быть, надоело.

— Перечить не буду, — помолчав, согласился Иван. — Может, так оно и лучше будет. Поглядим, как обернется все.

В деревне Гришка Хомяк без труда нашел деваху, у которой останавливался года два назад. Жила она с двумя младшими братьями при отце, который постоянно бывал в разъездах, нанимаясь к купцам возницей, чем промышляли едва ли не все мужики из их деревни. Деваху звали Нинкой, и была она в доме за хозяйку, поскольку мать схоронили давненько и все бабье хозяйство легло на нинкины плечи. Судя по всему, с Гришкой у них была любовь, и теперь она была несказанно рада его появлению, легко шныряла по большой просторной избе, и улыбка не сходила с ее широкого румяного лица.

Она усадила нежданных гостей на лавки в чисто прибранной горнице и даже не поинтересовалась, кто они, откуда прибыли. Помалкивал и Каин с товарищами, надеясь, что Григорий сам все объяснит своей подружке. А Хомяка было прямо–таки не узнать: он весь разомлел, размяк, и прежняя настороженность слетела с него, уступив место блаженной улыбке. Подобное настроение быстро передалось всем остальным, за исключением Петра Камчатки, который по–прежнему пребывал в дурном расположении духа. Молодые парни, постреливая в нинкину сторону озорными глазами, поинтересовались, есть ли у нее знакомые подружки, что согласились бы погулять, посидеть вместе с ними за столом.

— Как не быть, — лукаво подмигивая, отвечала она, — полдеревни нашей в подружках у меня. Ой, озорные девки, не возрадуетесь.

— А нам таких и подавай, — гордо выпятил грудь Леха Жаров.

— Мы и сами мужики хоть куда, — облизал языком потрескавшиеся губы Данила Щелкан и шмыгнул носом. — Давно я бабьего запаха не чуял, соскучился уже.

— И денежки у нас имеются, — брякнул кошелем Давыдка Митлин, и от глаз Ивана не укрылось, как неприязненно глянул на него Петр Камчатка.

— Порастрясут мои подружки ваши денежки, — захохотала Нинка, — ох, порастрясут и нагишом отпустят.

— Не на таковских напали, — отвечал Леха Жаров, — мы сами с усами, кого хошь потрясем, лишнюю денежку вытрясем.

— Цыц, — оборвал его Иван, — попридержи ботало на… намотано. Больно самоед длинен стал, кто бы не укоротил.