Дрожа от холода, Митька привалился к воротам - безоружный, жалкий, нагой. В доме - враги, рядом, у будки, собака - сейчас доест, лаять начнет, а то и бросится. За ворота, конечно, выбраться можно - а дальше что? Как друзей-то спасти? Пока добежишь до Спасского… Да и не поверят там, хуже только будет. И помочь-то совсем некому - Василиска заперта, Прошка тоже, наверняка в подклети сидит. Нет у Митьки союзников… Отрок перекрестился, и слабая улыбка вдруг тронула его уста. Как это нет? А монах-тонник? Как бы только вот с ним переговорить? Подстеречь в сенях… Неплохая мысль, по крайней мере, лучше-то нету. Тогда и нечего больше думать, пора действовать!
И-и-и… р-раз! Помоги, Господи!
Оттолкнувшись от ворот, Митька стрелой промчался мимо собачей будки, ловким пинком опрокинул миску. Пес обескураженно заворчал и тут же зашелся злобным истошным лаем, рванулся на цепи - да отрок уже был далеко, на крылечке. Прижался к косяку, моля Бога, чтоб не заметили.
Не заметили! Выскочили на лай, посмотреть, все трое - хозяин и оба слуги. Закричали на собаку, забегали. Воспользовавшись суматохой, Митрий нырнул в сени - нос к носу столкнувшись с чернецом, в руках которого был зажат маленький свечной огарок, освещавший помещение тусклым дрожащим светом. Видать, и чернецу любопытно стало.
- Что еще… - начал было чернец, да Митька не дал ему договорить.
Взмолился, пав на колени:
- Тише! Христом-Богом молю - тише. Выслушай, Божий человече!
- Ну…
- Хозяин и служки его - разбойники, тати. Подкарауливают одиноких путников да продают в холопы по лесным беломосцам. Дружек моих уже схватили, теперь и до тебя черед придет. Все так - Богородицей клянусь Тихвинской!
- Так ты из Тихвина? - неожиданно обрадовался тонник. - А мне ведь туда и надо. Знаешь дорогу? Покажешь?
- Знаю, покажу, - заверил отрок. - Моих только освободить надо.
- Освободим… ежели не врешь.
- Клялся же! Я вот что… я вон тут, за старый сундук спрячусь. А ты…
- Понял, приду незаметненько. Жди с Богом.
Услыхав на крыльце тяжелые шаги, Митька юркнул в свое убежище. Поверил ли ему монах? Если нет - схватят, как пить дать схватят. Одно хорошо - убивать не будут, не для того хватали, чтобы убить. А из любой кабалы и сбежать недолго, ежели места знать да подготовиться хорошенько.
- Никодим, пса с цепи спусти, - обернувшись на пороге, распорядился Демьян Самсоныч. Грузная фигура его на миг закрыла проглянувшие в небе звезды. Ливень почти закончился, лишь моросило.
- Почто не спишь, Божий человек? - снова пробасил хозяин.
- Обет дал, покуда молитв да поклонов не сотворю - не спати, - со смешным акцентом отозвался монах. - Все - под открытым небом. Вот и сейчас на двор выйду…
- Так дождь же!
- И хорошо, что дождь. Тем и благостней.
Монах направился к выходу, но Демьян Самсоныч придержал его властною сильной рукою:
- Погодь. Сейчас распоряжусь. Никодим! Эй, Никодиме! Пса спустил ли? Нет еще? Тогда не спускай. Помолится тонник, опосля и спустишь.
Все затихло, скрипнув, захлопнулась дверь. Митька приподнялся… и тут же спрятался обратно - протопав по крыльцу, в дом ворвался служка, отворил дверь в людскую.
- Хозяин-батюшка!
- Что еще? - из глубины помещения донесся недовольный бас.
- Чернец-то этот, тонник, видать, до утра молиться собрался!
- Ну так пусть его молится.
- А как же мы его…
- Вот утром и сымаем. Молитву-то святую обрывать - грех! Да никуда он от нас не денется… Ежели ты, Никодим, не проспишь.
- Уж не просплю, батюшка. Чай, с кажного пойманного мне - две деньги.
Демьян Самсоныч гулко расхохотался:
- Это с той троицы - по две деньги, по копейке, так. Потому, как ты их и привел. А тонник-то сам пришел, так-то!
- Так мне ж, батюшка, еще с пастушонком делиться…
- А это уж твои дела, Никодиме. Ну, ступай, ступай, паси чернеца. Так и быть, деньгу накину.
Дверь захлопнулась.
- «Деньгу накину», - гунявым шепотком передразнил Никодим. - Больно много - одна деньга! Хоть бы копейку, а лучше - алтын. Ох-ох-ох… - Он потянулся, зевнул. - Теперь вот не спи, стереги тонника. А чего его стеречь-то, коли собака имеется?
Еще раз зевнув, служка вышел на крыльцо, так и не закрыв за собою наружную дверь. С улицы несло сырым холодом и псиной. Уныло моросил дождь, но вроде как посветлело - по крайней мере, уже можно было хорошо различить забор, пристройки, деревья. То ли разошлись тучи, то ли просто уже наступало утро. Скорее, второе. В этакое-то время как раз самый сон.