Отряд

Прошлым летом, как помер Филофей-старец, навострился было Митька на весовую-важню или на таможню… Куда там! Тихвинский посад на свейские да ливонские рубежи известен, грамотеев много, все хлебные места заняты. И в таможне, и на весовой, да и вообще везде, где только можно, успенские монахи сидели - грамотны гораздо. А он, Митрий, из бобылей введенских - конкурент. Вот и гнали. А ведь Митька только на грамоту свою и надеялся - отец-то рановато умер, не успел ремеслу как следует обучить, а того умения, что у Митрия было, не хватало. Поучиться бы…

Дядько Ермил, староста бондарей тихвинских, предлагал, конечно, в ученики - поработать годок-другой забесплатно, но кто тогда Василиску кормить будет? Да и коровенка была - бросать жалко. Уйдет Митрий к Ермилу, как Василиска одна с коровой управится? Ну, на выпас отогнать, подоить, покормить, прибрать - ладно, а сенокос? Участок ведь выделен в заовражье - самая неудобь. Вот так подумал-подумал Митька и решил немного с бондарем обождать - может, и повезет еще на таможню пристроиться, да и Василиска чуток подрастет - замуж выйдет. Если, конечно, возьмет кто бесприданницу… Впрочем, не совсем бесприданницу - коровушку-то Митька бы за сестрицей, так и быть, отдал.

Еще одна задумка у Митри была - бить челом матушке игуменье введенской Дарье да на новый оброк в толмачи податься, к лоцманам, али так, к свейским торговым людям - их на посаде много бывало, да и сами тихвинцы в свейскую сторону на больших карбасах хаживали по Тихвинке, по Сяси-реке, через Ладогу, через Неву - в Варяжское море. В град Стекольны - Стокгольм - кожи везли, да меха - рухлядь мягкую, да медок с воском, да прочее, по мелочи, а обратно - медь да хорошо выделанное железо в слитках-укладах, а бывало, что и оружие - мушкеты - пищали свейские. Неплохие деньги делали, за сезон на ноги можно было встать крепко… Правда, можно было и сгинуть - от лихих людишек, от бурь-ураганов, да и просто замерзнуть на злом диком ветру; как правило, возвращались из Стокгольма лишь поздней осенью - раньше товары распродать не удавалось.

После войны, по Тявзинскому миру, свейская торговлишка развивалась бурно - толмачей не хватало. Вот Митька и решил попытать счастья. Шатался три дня по торговым рядам, присматривался - кроме свейских купцов, были еще на торгу любекские немцы - их язык тоже бы выучить не помешало. Ну, пока хотя бы свейский. Митрий действовал осторожно, знал - конкуренты дремать не станут, изобьют или камнем по голове шлепнут. Так и бродил по площади неприметливо, прикидывался, что товарец смотрит. Ходил, ходил - на третий день повезло, познакомился с одним свейским приказчиком, молодым усмешливым парнем, неплохо болтавшим по-русски. Свеи как раз разгружали карбас, и Митрий пристроился, народишку у купцов явно не хватало, к вечерне дело шло - в церквях уж и колокольцы ударили.

Как истинный православный человек, и Митрий должен бы был сейчас не со свейскими немцами якшаться, а бежать поскорей на службу. Но вот не побежал, как свеи позвали, махнул рукой - а, прости Господи! - и давай вместе со всеми тюки таскать. Вымотался - сил-то мало, но с Юханом - так приказчика звали - познакомился, разговорился.

Был Юхан высок, нескладен - этакая верста, однако весел и разговорчив - болтал без умолку. Митька ему посад с монастырями показывал - молодой швед оказался в Тихвине впервые, так все больше в Орешек да в Новгород хаживал, там и русскому выучился. Уж до чего усмешлив был, казалось, палец покажи - расхохочется. Митьке такие люди нравились, он и сам был посмеяться горазд, жаль вот только поводов для веселья в жизни его оказывалось не очень-то много. Короче, Митрий, осмелев, попросил поучить языку хотя бы немного. Юхан задумался, почесал белобрысую башку, а потом, засмеявшись, от души хлопнул отрока по плечу - согласился.

И не обманул, целый месяц в Тихвине пробыл и каждый день с Митькой на бережку встречался, учил. А уж Митрий горазд стараться - все слова старательно на распаренной берестине записывал, учил. Да перед ученьем Юхан строго-настрого наказал, пока никому про учебу не рассказывать и ни с кем из свеев не говорить - мол, не очень-то разрешают русских свейскому говору обучать. Митька перекрестился, обещал уговор держать. И держал - до тех самых пор, пока Юхан и купчишка его не отъехали. А потом расхрабрился, подошел к свеям, недавно прибывшим к тем, что на посаде лавки держали, поздоровался чинно, как дела спросил:

- Бонжур, месье. Камон са ва?

Шведы поглядели на парня… Переглянулись. И дружно грянули хохотом.

- Са ва, са ва, - покивал один, Карла Иваныч. - Ти чьто, в Париж-город собрался?

- Куда? - Митька поначалу не понял.

- Молодой чьеловек, ти только что говориль по-французски.