Отряд

- Скажешь тоже - с Паши-Кожелы, - усмехнулся Митрий. - Где Шугозерье, а где Паша-Кожела?! Да и не поедут с дальних погостов на праздник, время-то какое стоит - сеять скоро.

Девушка опустила ресницы.

- Что же тогда делать будем? Нешто одни доберемся?

- Одни не доберемся, и думать нечего, - веско заявил отрок. - Разбойного люда по лесам много. Сама знаешь - голод на Руси-матушке, сколько народишку на север с голодных мест подалось, слыхала?

- Да слыхала, как не слыхать? - Василиска махнула рукой. - Голод - он везде голод. И в наших краях, чай, народишку поубавилось, на торгу люди сказывали - где раньше выселки да починки были, там теперь одни пустоши. Ох, и за что такое наказание православному люду? Нешто этак Господа прогневили? Два лета неурожайных подряд - видано ли? Морозы в июне, в июле на реках лед - не слишком ли?

- Господа не гневи, дщерь, - передразнивая отца-келаря, прогнусавил Митька и добавил уже обычным голосом, правда, понизив его до еле различимого шепота. - На паперти шепчутся - знаешь, почему на Руси такой голод, да мор, да неустройство?

- Почему же?

Митрий оглянулся вокруг и, притянув сестрицу за шею, прошептал в самое ухо:

- Да потому что царь-то, говорят, ненастоящий!

Василиска вскрикнула, в ужасе зажав рот ладонью.

С Преображенской соборной церкви снова ударил колокол, подняв с росших рядом лип целую тучу галдящего воронья.

- Ну что, пойдем поищем попутчиков? - Митька дернул сестру за рукав.

- Так ты ж говорил, что не найдем!

- Ничего я такого не говорил, - невозмутимо усмехнулся отрок. - Сказал только, что с дальних погостов мы здесь вряд ли кого найдем. Но ведь, кроме них, нам и с холмогорцами по пути, и с архангелогородцами, и с мезенцами.

- Ой, а ведь и верно! Ну и умный же ты у меня, Митенька. Не зря Умником и кличут.

- Постой пока здесь, у паперти, а я по рядам прошвырнусь.

С малого посада вдоль по Белозерской улице в сторону прихода Флора и Лавра проскакали вооруженные всадники - в черных, украшенных серебряной канителью кафтанах, с болтавшимися у пояса саблями и саадаками за спиной. Государевы люди.

- Глянь-ко, Митрий, - Василиса с тревогой посмотрела им вслед. - Не по наши ли души?

Отрок задумчиво чмокнул губами и покачал головой:

- Вряд ли. Не успели б они так быстро. Да и в розыск нас объявить только Богородичный игумен может, он-то уж своих людей и послал бы.

Митрия внезапно вдруг затрясло - отрок только сейчас осознал, в каком незавидном положении они с сестрой очутились. Тяглые люди, бобыльщики - и вдруг подались в бега! Преступники - по закону государственному и божескому! Не боярские людишки, монастырские, да и Юрьев день давно отменен: стремясь спасти мелких землевладельцев - дворян и детей боярских, - царь Борис ввел заповедные лета, запретив крестьянам переход от одного владельца к другому. По закону Митрий и Василиска сейчас считались беглыми - со всеми вытекающими отсюда последствиями.

- А может, пойти к игуменье… даже не к ней, к архимандриту, броситься в ноги? - несмело предложил отрок.

- Ага, бросся… Сразу тебя же и в железа! Потом будут кнутом бить, ноздри вырвут и в вечное холопство. - Василиска теперь была настроена куда как решительнее братца. - Нет уж, милый. Коль решили бежать - так уж не отступимся.

- А вдруг догонят, найдут? Не сейчас - так позже. Шугозерье, чай, тоже на монастырских землях.

- Там и черные земли есть, - возразила девушка. - И беломосцы - владельцы мелкие. Ну, будем государево тягло платить не хуже, чем монастырское. Иль ты в железа хочешь? На чепь, в подземелье? Давай, пройдись по рядкам, а я здесь, у паперти, поспрошаю. Бог даст, и сыщем попутчиков.

Молча кивнув сестре, Митрий обошел Преображенскую церковь и, миновав весовую избу - важню, - направился к торговым рядам. А уж там-то чем только не торговали, хотя, казалось бы, не лучшие наступили времена в царстве-государстве российском, откровенно говоря, плохие времена - голод. В центральных уездах - да в самой Москве - говорят, людей ели. А вот здесь, на севере, благодаря давно налаженным промыслам и торговле, голод чувствовался в гораздо меньших масштабах, хотя, конечно, его нельзя было не заметить. Больше стало нищих, им, соответственно, меньше стали подавать, в лесах, ближних и дальних, промышляли ватаги лихих людишек, цены на зерно - несмотря на строгий запрет государя - взлетели до самых небес. Да и мало его было, зерна-то. У кого было - засеяли, ну а уж у кого нет, тому оставалось надеяться лишь на Бога, собственную голову и руки.