Отряд

- Смотри-и-и, - Федька Блин нехорошо прищурился. - Твои дела, а хозяйка навар спрашивала…

Упоминание о хозяйкином интересе явно смутило Жилу: он враз съежился, словно стал меньше ростом, забубнил, заканючил, дескать, все будет путем, нечего бабусе беспокоиться.

Загремев цепью, вышел из темноты пес - огромный, черный, с пастью, полной острых зубов, - вот уж поистине Коркодил, выбрали имечко! Уселся, вывалив язык, задышал, поглядывая на незваных гостей зоркими желтыми глазами.

- А это кто с тобой? - Федька Блин сделал вид, что только сейчас заметил Митьку.

- А это Митрий, из введенских, человек верный, - быстро пояснил Жила. - Завтра вместе промышлять выйдем…

- Сначала об ем хозяйку спросим!

- Так ить… для того и пришли. Нам бы это, Федя… - Онисим жалобно сморщил нос. - Ночку бы скоротать, а?

- Ночку им, - усмехнувшись, проворчал Федька. - Ходют тут голодранцы всякие.

- Ну, хоть в какой избишке!

- Было б серебришко, нашлась бы и избишка, - с хохотом отозвался Блин, и Митьке вдруг подумалось, что не так уж и туп этот плосколицый парень, как показался на первый взгляд. - А так и не знаю, куда вас деть… разве что в будку, к псинищу? Эй, Коркуша, пустишь гостей?

Пес зарычал, осклабился - тоже вроде бы как посмеялся. Ну-ну, мол, лезьте - враз разорву в клочья!

А дождь не унимался, барабанил по крышам. Онисим с Митькой давно уже промокли насквозь, а Федька отошел чуть подальше, под козырек крыльца, чтоб дождь не капал. Стоял, гад, издевался.

- Ну, Феденька, - поклонился Онисим. - Ну, я те пуло дам.

- Пуло? - Федька сплюнул. - Ловлю на слове! Эвон, в дальнюю избенку идите. Поназадворье.

- К Гунявой Мульке, что ль? - Онисим ухмыльнулся.

Федька кивнул:

- К ней, к ней. Да не вздумайте забесплатно приставать к девке - враз зубищи вышибу, - поднимаясь по ступенькам крыльца, на прощание пообещал Блин.

Онисим после этой фразы вдруг как-то сразу поскучнел, осунулся и шепотом предупредил:

- Ты это… берегись Мульки. Она ведь такая - сама напасть может, а после соврет, что мы. Федька зубы сразу повышибает, не сомневайся.

- Да я и не…

Онисим не дослушал, свернул за навозную кучу, и Митька прибавил шагу - боялся отстать. Двор-то большой, в темноте и заплутать недолго, эдак выйдешь потом псинищу Коркодилу в пасть!

- Ишь, гад, вызверился, - останавливаясь перед низенькой, еле угадываемой во мраке избенкой, выругался Жила.

- Кто вызверился, пес?

- Хм, пес… Федька, вот кто! Он-то и есть пес, хуже Коркодила. - Онисим сплюнул и, подойдя ближе к избе, напористо застучал в дверь.

- Недавно, едва Васька Москва сгинул, силищу в себе и почуял Федька, - обернувшись, шепотом пояснил Жила. - При Ваське-то небось боялся и рта разевать.

- А кто такой этот Васька?

- Васька? Это… гм… Сурьезный человек, не нам чета! - Онисим вдруг прикусил язык. - Короче, много будешь спрашивать - язык отрежут. Эй, Мулька, ты там спишь, что ли? А ну, открывай гостям!

Внутри избы послышались какие-то странные звуки, словно бы мычала корова, затем шаги. Скрипнув, чуть приоткрылась дверь, и узенькая тусклая полоса света упала на мокрую землю - видать, зажгли лучину.

- Это я, Мулька, Онисим, и парень один со мной. Федька сказал, чтоб у тебя ночевали. Но денег у нас нет, даже пула - и того…

- Уммм… - Дверь приоткрылась чуть шире, и Митька увидел возникшую на пороге согбенную фигурку в глухом платке и с горящей лучиной в левой руке.

- Ммы-ы-ы, - видно, узнав Онисима, существо призывно махнуло рукой, исчезая в темном нутре избенки.

- Идем, - Онисим шмыгнул носом. - Хоть поспим немного… Эх, было бы серебришко! У тебя, Митька, часом не завалялось?

- Не-е-е…

- Жаль… А то бы сейчас с Гунявой Мулькой на пару загулеванили. Ну, ин ладно, будет еще время.

Хозяйка избы лучину больше не зажигала, и пробираться приходилось на ощупь. Впрочем, и недалеко - едва сделали пару шагов, как уперлись в лавку. На ней и спали - валетом: на полу было зябко, а ничего иного никто и не предложил. Почувствовав где-то рядом тепло, Митька нащупал печку - вернее, небольшой, сложенный из круглых камней очаг. Стащив мокрую рубаху, отрок примостил ее сушиться, а уж потом растянулся на лавке, укрывшись непонятно чем - то ли плетенкой, то ли изъеденной молью шкурой. Снаружи по крытой дранкой крыше вовсю молотил не на шутку разошедшийся дождь. А здесь было как-то уютно, спокойно, сухо. И тихо. Лишь Онисим Жила храпел, гад!

Митька проснулся от солнца. Маленький такой, проникший в узенькое оконце лучик щекотал глаза, затем спрыгнул с лавки на пол, пробежался к очагу, к каким-то висевшим на веревке плетенным из тряпья занавесям-циновкам, разделявшим избенку на две половины. В той половине, где спал Митрий, у двери стояла кадка с водою и деревянным корцом в виде утицы. На лавке, кроме самого Митьки, никого больше не было - Онисим, видать, куда-то смылся. Что ж не разбудил, пес?

Потянувшись, отрок поднялся на ноги и прошлепал к кадке. Зачерпнув корцом водицы, напился, утер губы. Рядом с кадкой притулилась плоская шаечка - видать, тут же можно было и помыться. Митька зачерпнул воды, полил в левую ладонь - неудобно, да что ж поделать? И…

- Умм!