— Например, если в лоб попал танковый снаряд, — подсказал рыжий Шнайдер.
— И при этом отчего-то не срикошетил, — добавил Валерка.
— Да что там снаряд, — пожал плечами Малышев. — Обыкновенной пули достаточно.
— Не скажи, — возразил Шнайдер. — Я был свидетелем тому, как человеку в голову попала пуля, и он при этом выжил.
— Ну, если по касательной…
— Не по касательной.
— Не знаю, не знаю…
— Курт прав, — сказала Аня. — Вы просто не догадываетесь обо всех возможностях человеческого организма. Но вот если, действительно, снаряд в голову…. Разве что они каким-то образом научились полностью записывать и сохранять конкретную человеческую личность?
— Это как? — поразился Майер.
— Ну, все воспоминания, знания, умения. Все, что составляет разумную сущность человека.
— Ага, — подхватил неугомонный Стихарь. — А потом выращивают новую голову и туда впихивают запись, да?
— А почему бы и нет? Помню я читала в одном фантастическом романе…
— Фантастика! — фыркнул Майер. — Тоже мне литература, говна-пирога. Сплошная брехня!
— Не скажи, — улыбнулся Велга. — Если подходить с такой точки зрения, то вообще вся литература — это сплошная брехня.
— Это как? — второй раз за минуту поразился Майер.
— Про художественный вымысел что-нибудь слышал? — осведомился Стихарь.
— Ну.
— Вот тебе и ну.
— Постойте, — сказал Малышев. — О литературе потом спорить будем. Ты вот, Аня, вроде как и колдунья, и целительница, а простых вещей не учитываешь. Наверное, всякие там воспоминания и знания можно записать. А как, скажи, можно сделать копию с души человеческой?
— А при чем тут душа? — спросил Велга.
— Нет, Саша, — покачала головой Аня. — Я действительно как-то не подумала. Получается, что если можно сделать копию человеческой души, то теоретически можно сделать и копию Бога. Так, Миша?
— Так, — серьезно сказал Малышев.
— Ни хрена себе! — восхитился дерзкий Стихарь. — Копия Бога. А в этом что-то есть!
— Богохульники… — пробормотал Майер и мелко перекрестился.
— Вы как хотите, — сказал Шнайдер, — а мне что-то от всех этих умных разговоров жрать захотелось.
— Это не от разговоров, — объяснила Аня. — Это просто реакция организма на отсутствие экстремальных обстоятельств.
— Эск… эктрс… — попытался повторить Курт и сплюнул. — Я же говорю: от умных разговоров!
— Правильно, Курт, — поддержал Шнайдера Стихарь. — Солдату в любых обстоятельствах пожрать лишний раз не помешает. Тем более на хяляву. Вы как, товарищ лейтенант?
— А что, — потянулся всем телом Велга. — Самое правильное предложение, которое я услышал за последние десять минут. Только я бы еще потом и поспал!
Выехав с территории больничного парка, Николай Боровиков, член тайной организации «Восход», остановил автобус. Ему нужно было подумать. Думать же о серьезных вещах и одновременно крутить баранку автобуса Николай не любил и всегда, если позволяло время и обстоятельства, предпочитал в таких случаях останавливаться. Конечно, можно было переключить машину на управление компьютером, но Боровиков, как, впрочем, и многие другие водители, не особо доверял электронике и не пользовался ею без крайней на то необходимости. Статистика несчастных случаев была бесстрастной и неумолимой: количество аварий из-за сбоя в компьютерах наземного транспорта превышало количество аварий, допущенных по вине настоящего живого водителя.
Не намного, но превышало.
Отсюда, с холма, на котором раскинулся больничный парк, был хорошо виден Город. Вот он — протяни руку и дотянешься до серых, белых и цветных громад его зданий, до шпилей и колоколен его церквей, до пятилапой изящной башни древнего Телецентра и серебристой полоски реки.
Не отвлекаясь на всякие там предместья, сады, поля и промышленные зоны, Город вырастал сразу в каком-то километре от Николая. И, как всегда, завораживал его взгляд. У него не было названия, как, впрочем, и у всех его почти точных и немногочисленных повторений на планете. Когда нужно было обозначить это место, говорили просто: «Город». С прописной буквы. И все. И не важно, где он был расположен — в Евразии, в Америке или в Австралии. Городом он звался везде. Николай знал, что раньше, еще каких-то пару-тройку сотен лет назад, на планете были тысячи городов. Больших и маленьких. Красивых и безобразных. Шумных и относительно спокойных. Разных. Некоторые из них — точнее, малые части некоторых из них — даже сохранили и законсервировали в качестве музеев. Когда Коля Боровиков еще учился в Школе, он несколько раз побывал со школьными экскурсиями в таких городах — музеях: Москве, Риме, Токио, Нью-Йорке[1].