Отряд

Его это не возбуждало. Шелли редко что-то возбуждало. Девчонки не вызывали в нем волнения, как это случалось с большинством мальчишек его возраста. Но и парни Шелли не возбуждали. Во всяком случае, в обычном понимании.

Когда девочки чувствовали пальцы Шелли на своих волосах, в их глазах появлялось выражение полнейшего отвращения. Оно частенько перерастало в беспокойство, под которым ощущался едва сдерживаемый трепет страха. Словно девчонки думали, что мир стал бы лучше и безопаснее, если бы его частью не был он, Шелли Лонгпре.

Шелли осознавал их отвращение, но не беспокоился по этому поводу. На самом деле он наслаждался им, насколько вообще мог чем-нибудь наслаждаться. В прошлом году Труди Деннисон наябедничала. Пришлось встречаться с директором школы, мистером Левеском. Отец Шелли, продавец шин, тоже был там. И мать в струящемся шелковом платье.

Шелли строго предупредили, что трогать кого-либо без разрешения – плохо. Он кивнул и улыбнулся своей угрюмой, пустой улыбкой. А выходя из кабинета, услышал, как отец сказал директору: «Такого больше не повторится. Шелли просто… Он заторможенный».

Никто не придавал этим прикосновениям большого значения. Они были фишкой Шелли, как поедание козявок было фишкой Нила Карузо, курение за школьной пристройкой – фишкой Эфраима, игра в «карманный бильярд» под батутом – фишкой Бенджамина Риммера. У каждого мальчика имелась своя фишка, и среди такого широкого диапазона его была не так уж плоха. Она, возможно, намекала на его будущую извращенность – явный симптом, как сказал бы этот шарлатан, доктор Харли, – но пока оставалась безвредной, хоть и слегка тревожной. Приятели-скауты не цеплялись к Шелли по этому поводу. Во-первых, многим из них, наверное, тоже хотелось прикоснуться к струящимся и пахнущим медом волосам Труди Деннисон – они просто не делали следующий логичный шаг. А во-вторых, ребята избегали приставать к Шелли из-за невыразимого, но осязаемого предчувствия, что тот в отместку может сделать что-нибудь очень злое. Худшее, что они когда-либо говорили Шелли, – тупой. Настоящий тупой кролик, как сказал бы Иф… Ну, во всяком случае, раньше так говорили.

Шелли был доволен, насколько это вообще возможно для такого, как он. Пусть все думают, что он тупой. Пусть глядят на его длинное, как бобовый стебель, тело и вялые конечности, не испытывая ничего, кроме смутного отвращения, которое не в силах объяснить. Отвращения, смешанного со странной тревогой.

– Чей-то смех, Господь, кумбайя; чей-то смех, Господь, кумбайя; чей-то смех, Господь, кумбайя; Господь, кумбайя…

Сам того не сознавая, Шелли прижался ртом к шершавому сосновому полу. Начал вгрызаться в него. Дерево скрипело на зубах. Щепки вонзались глубоко в десны. Текла кровь.

Шелли привык быть Щупалкой. А теперь его самого ощупывали изнутри извивающиеся создания.

– Услышь мой смех и плач, Господь, кумбайя, – пропел Шелли. – Услышь мой плач, Господь, кумбайя; услышь мой плач, Господь, кумбайя… Господь, кумбайя…

И он заплакал. Но потекшие из уголков глаз слезы скоро прекратились. Его тело было обезвожено. Иссохло, точно банановые чипсы. Вчера он попытался помочиться на стену хижины. Вышла лишь тонкая струйка, прозрачная, как родниковая вода. Ни малейшей желтизны – желтый цвет давал излишек витаминов и минералов, который обычно выводился. Но сейчас Шелли понимал, что твари внутри него забирали себе все эти излишки – и даже больше.

Слабый свет луны пробивался сквозь разбитую крышу и промокшие матрасы в жуткую нору Шелли, падал на его тело. Брюки сползли, на дюйм оголив щель между ягодицами. Рубашка задралась. Стали видны бугорки позвоночника.

Если бы кто-нибудь наблюдал за Шелли, то заметил бы, как начала вздыматься плоть вокруг позвоночника. Что-то прокладывало себе путь – кругом и вверх. Карабкалось по позвоночному столбу, забираясь все выше и выше.

Прозвучало несколько глухих хлопков, похожих на тихие взрывы петард, – это лопались пузырьки сжатого воздуха между позвонками. Копошившаяся тварь обвивалась вокруг позвоночника, сжималась, зарывалась в сплетения тканей и мышц и повторяла все заново, круг за кругом, снова и снова.

Шелли не кричал. Не шевелился. В какой-то момент он все-таки протянул руку и почесал спину, как будто его укусил комар.

– Ух, – произнес он тоном неандертальца. – Ух… ух-ух.

Трубка стянула позвоночник между острыми крыльями лопаток. Достигнув шеи, она истончилась, словно борясь с сопротивлением, а затем судорожно изогнулась, превратившись в набухший на затылке шнур. Головка ленточного червя вгрызалась в линию волос.

– Ух, – выдохнул Шелли. Его рот раскрылся. Струйка густой крови появилась между зубами.

Тварь забралась в череп. Шелли сразу же наполнило успокаивающее тепло. Он вздохнул, еще глубже погружаясь в себя. И закрыл глаза.