Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

— Всякому с детства в душу западают родные места, — неторопливо, подбирая русские слова, говорил Сверре своим слушателям. — Кому горы, кому реки, а кому степи… Мы, норвежцы, с детства видим море. Я слышал по радио, как ваш оперный солист поет: «Мы в море родились, умрем на море…» Мы рождаемся если не в море, то у моря.

Сверре рассказывал, что, по преданиям, норвежцы раньше других ходили в Новый Свет, узнали Америку… Но своя гористая, сплошь из твердого камня, изрезанная неисчислимыми фьордами, не балованная теплом Норвегия остается глубоко в сердце.

— Жил я в Советском Союзе три года. Научился говорить по-русски. Вы меня приняли по-братски. Оружие дали, обули, одели. Доверили в разведку ходить. Нравится мне у вас, а как прогоним фашистов из Норвегии, домой вернусь. Дел будет невпроворот. Много селений пострадало, а сколько судов потоплено… Порядок придется наводить, спросить с тех, кто помогал оккупантам.

Сёдерстрем глубоко озабочен судьбой родины после войны. Он хорошо знает, какую линию ведут норвежские эмигрантские власти в Англии, чем занимаются деятели в Милорге, в «Кретсене», чего хотят после войны те, кто основательно нажился на военных поставках.

Обычно молчаливый, Юппери Франс не проронил ни слова, пока говорил его командир Сёдерстрем. И вдруг его будто прорвало:

— Трудно будет со всем посчитаться. Много их накопилось. А вернутся правители из Англии — за нас возьмутся.

Подводники не знали многого из жизни довоенной Норвегии, подробностей немецкой оккупации страны фьордов, о том, что происходило в годы германского правления в норвежских городах и селениях, чем занимались в Англии эмигрантские власти. Эти вдруг вырвавшиеся слова Франса раскрыли морякам еще одну проблему войны, о которой они не задумывались. Этот простой рыбак и охотник, до войны не занимавшийся политикой, не состоявший ни в каких партиях и профсоюзах, вслух произнес то, что беспокоило многих его сограждан.

— Да, легко все у нас не закончится, — поддержал своего помощника Сверре. — Даже если Красная Армия изгонит фашистов, нам достанется трудная доля. Нас мало, сколько норвежцев уже погибло, сколько еще не дойдет до конца войны…

На какое-то время все замолчали, сидели, понурив головы.

— Мы вас поддержим, будем наступать — не остановимся, — обнадежил кто-то из подводников.

— Да ведь вам надо будет заниматься своими делами, восстанавливать свое хозяйство, — ответил Сёдерстрем. — И нам жизнь по-новому самим придется налаживать.

Так неожиданно этот разговор коснулся другой темы. Не за горами то время, когда придется держать ответ: на чьей стороне ты воевал, за что боролся?

— Вы, ребята, приезжайте к нам после войны погостить. Жизнь за фьордами не такая, какой видится с подлодки, — вслед за командиром сказал радист Эйлиф Даль. Ему всего двадцать четыре года. Родом он из Киркенеса.

Степенные, обычно немногословные норвежцы оживились, наперебой стали рассказывать о своей родине, о красоте длинных, извилистых, усеянных островками фьордов, о спускающихся в воду каменных скалах, об их отражении в тихую погоду в зеркальной глади моря, о речках и речушках, берущих начало из множества горных озер и скатывающихся через пороги и водопады в неисчислимые шхеры. Как мало у них плодородной земли в южных провинциях, возле Осло и Тронхейма, оттого каждый ее кусочек приходится руками лелеять. Какие сочные травы растут в долинах и на нижних склонах гор, обращенных к солнцу. Но и этого корма для скота не хватает, приходится коров подкармливать рыбной мукой. Море и рыба кормили норвежцев, издревле все заботы с ними связаны. На юге страны, где теплее, озера и реки льдом не покрываются, построены большие гидроэлектростанции, сплавляют лес, плавят металл в электропечах, строят крупные суда. На севере жизнь сложнее, каждая рыбина достается тяжелым трудом, поэтому в Норвегии считают Финмаркен и Тромсё самыми бедными провинциями.

— А мы за них воюем, — говорил Сёдерстрем. — Это родные места, нашими предками освоены, отцами обжиты. И мы изгоним бошей с этих земель и вод, будем жить без чужестранного правления.

Днем 6 октября лодка подошла к цели. В перископ осмотрели берег, выбрали место, где удобнее высаживать разведчиков.

Лодка в трех-четырех кабельтовых от берега легла на грунт. Над головой нависла тридцатиметровая толща воды. Стали ждать вечерней темноты.

Время подошло близко к полуночи, когда снялись с грунта, всплыли в позиционное положение, приблизились к берегу на полтора-два кабельтова. Ближе подходить было рискованно: под водой у берега много рифов.

На мостик поднялись командир лодки и руководитель высадки старший лейтенант Малышев. Всмотрелись в берег. Кругом все спокойно, на море ни огонька, ни проблеска.

Бушевавший накануне шторм утихомирился, волны уже не вздымались высокими гребнями, а увалами плавно катились одна за другой. Море у Нордкина редко бывает тихим, а в зимнюю пору тем более. Даже в штиль оно покачивается, ходит потоками.

Отдали команду начать высадку.