Не в силах усидеть на месте, Вайскопф с собутыльником решили, что британцы, которые больше всех прочих могли пострадать от атомной бомбы Гитлера, способны отреагировать на их план более адекватно. Поэтому они обратились к коллеге-эмигранту Сэмюэлу Гаудсмиту, который знал нескольких британцев, работавших над радиолокатором в Массачусетском технологическом институте. Гаудсмит решил, что похищение его старого приятеля Вернера – потрясающая идея. Британские коллеги подсказали ему, кому следует написать, и велели вставить в письмо словосочетание «трубные сплавы», которое в Британии использовали как кодовое обозначение атомных бомб. Гаудсмит так и поступил и 7 ноября бросил письмо в почтовый ящик, убежденный, что оно подвигнет кого-то к активным действиям.
Так и случилось, но в основном по американскую сторону Атлантики. Увидев слова «трубные сплавы», британские чиновники запаниковали. Откуда этот ничем не примечательный физик узнал их сверхсекретное кодовое обозначение? Они известили Ванневара Буша, который начал расследование утечки. Начисто лишенные чувства юмора агенты набросились на Гаудсмита и потребовали объяснить, откуда ему известен этот термин. Еще более подозрительным было то место письма, где Гаудсмит сообщал, что у него имеются и другие важные сведения, и интересовался, не хотели бы британцы их услышать. Легко представить, что подумали об этом американские агенты. Гаудсмит не замедлил объясниться и извинился за свои неуклюжие действия. После еще более жесткого допроса его неохотно отпустили. Вся эта история очень его расстроила: он отчетливо осознал свое место в научной иерархии военного времени – в самом ее низу.
И все же, как и Бориса Паша, столкновение с секретной стороной науки заинтриговало Гаудсмита. Он всегда обожал детективные романы и воображал себя сыщиком-любителем. (Когда из его лаборатории в Анн-Арборе украли оборудование, он раздобыл комплект для снятия отпечатков пальцев и сам посыпал все вокруг порошком в поисках улик.) Перспектива разработки разных военных хитростей вдохновила его еще больше. Поэтому, несмотря на свое разоблачение, Гаудсмит написал еще одно письмо сотрудникам разведки, предложив им свои услуги. Он отметил, что говорит на нескольких языках, может быть полезен за рубежом и знаком с учеными из Италии, Нидерландов, Бельгии и Франции. «Думаю, даже некоторые немецкие физики до сих пор числят меня в своих друзьях», – добавил он. Тон письма, откровенно говоря, был несколько жалким:
Другое письмо вскоре начисто вытеснило из головы Гаудсмита все мысли о шпионаже. Летом 1942 г. Рейх начал депортировать евреев из Нидерландов, и всякая связь между Гаудсмитом и его родителями прервалась. В течение нескольких месяцев он писал оставшимся на родине друзьям, прося помочь в их поиске. Среди тех, к кому он обратился, был и Дирк Костер, физик, который помог Лизе Мейтнер бежать из Берлина.
Костер поразмыслил и в конце 1942 или начале 1943 г. (точная дата неизвестна) попросил от имени Гаудсмита помощи у самого влиятельного немецкого гражданина, которого знал, – у Вернера Гейзенберга. В конце концов, рассуждал Костер, разве Гаудсмит и Гейзенберг не дружили? Разве Гейзенберг не обедал в доме Гаудсмитов? По иронии судьбы, человек, которого Гаудсмит планировал похитить, теперь, без его ведома, оказался единственной надеждой на спасение его родителей.
В марте 1943 г. до Гаудсмита наконец-то дошло письмо от Исаака и Марианны. Увидев их имена на конверте, он, должно быть, ощутил прилив надежды, но, когда рассмотрел штемпель, она наверняка сменилась отчаянием. Он не имел представления, как долго письмо было в пути и как именно оно дошло до него. Милосердный немецкий солдат? Голландское подполье? На конверте стоял транзитный штемпель Португалии, но местом отправления значился Терезиенштадт в бывшей Чехословакии. Рядом с этим городом находился огромный концлагерь.
Глава 23
Операция «Первокурсник»
Уинстон Черчилль однажды назвал выражение «тяжелая вода» «зловещим, жутким, противоестественным термином, который начал проникать в наши секретные документы» в 1940–1941 гг. Возможно, из уважения к его привередливости британские официальные лица вместо этого стали называть D2
O «соком». Когда шпионы подтвердили, что немцы скупают каждый грамм «сока», какой только могут найти, разведчики заспорили, что с этим делать.