Отрочество 2

— Документы бы, — нерешительно попросил Котяра, — деньги есть. Хм, будут, с собой нет.

— Документы… с этим могут быть сложности, — задумался Сэмен Васильевич, — я таки понимаю, шо молодым человекам охота вернуться потом на прежнее место жительства?

— Мне — да, — решительно отозвался Пономарёнок, нервно выпрямившись в кресле качалке, отчево оно пришло в движение.

— Мне… — Кот задумался, — всё равно, пожалуй.

— Я таки сильно сомневаюсь, шо вам всё равно, — язвительно отозвался тёти Песин хахель, — потому как могу устроить пашпорт турецкоподданого! Устроит?

— Жидом? — уточнил друг.

— Угу. Ну как?

— А хоть какая-то польза от жидовства моево пашпортново будет? — заинтересовался Котяра, но сразу видно — с сугубо образовательным интересом.

— Пф… не особо, даже если и гиюр[18] примете. Или ви таки думаете, что с обрезанием приобретёте внезапно много любящих родственников? Если думаете, то вам это таки только кажется!

— И как тогда? — озадачился Мишка.

— Пф! Контрабандой! — отмахнулся Сэмен Васильевич, — Поедете таки со всеми удобствами третьим классом, где надо — вылезете, и ой! Я таки в тесном трюме зайцем туды-сюды добрался! А шо с братьями и друзьями на одном пароходе, так то совпадение!

— Не придерутся? — с опаской, и как выяснилось — за мине, поинтересовался Мишка, — Скажут, што это… соучастие.

— Не-а! — отозвался я тоном знатока, — Тот случай, когда все всё понимают, но хрена с два докажут!

— Ну, раз так, — брат успокоился совершенно, развеселившись, — то вроде как в трюме поеду!

* * *

По случаю хорошей для осени погоды стол накрыли на веранде. Сытные мясные запахи разлились по увядающему садику, став симфонией осени и счастья.

Большое, во всех смыслах большое еврейское семейство расселось по своим местам в ожидании трапезы. Ёрзая и поводя носами, они ждали, не смея поторопить хозяйку. Наконец, в центр стола встала увесистая кастрюля, и дюймовые доски скрипнули жалостливо под нешутошной тяжестью.

В миски, больше напоминающие не слишком глубокие тазы для варенья, мать семейства разлила щедрые порции до самого верха, и садик наполнился звуками работающих челюстей, способных в равной степени перемолоть яблоко и бараньи рёбрышки. Без заминки!

— Саню в городе видели, — сосредоточенно работая челюстями, сообщил Самуил, первым закончив со своей порцией, и протянув матери миску за добавкой.

— Это которово? — оторвавшись от рагу и подвинув поближе плетёную тарелку с нарезанным хлебом, вяло поинтересовался отец семейства, габаритами и волосатостью похожий на слегка вылинявшего медведя, — У тебя дружков пол Одессы, и Санек среди них не один десяток.

— Который Рувим-вот-те-крест, — отозвался за брата Товия, протягивая матери тарелку за добавкой, — в Африку с братом едут.

— Зачем? — поинтересовалась мелкая Далия. Впрочем, как мелкая… по возрасту да, а так — вся в папу!

— За алмазами и приключениями, — отозвался десятилетний Натан, поглядев на сестру с видом полного превосходства.

— Егор, — не прекращая жевать, отозвался Самуил, — ну… который Шломо и Еврейский Зять…

— Да мы таки поняли, — пробасила мать, заинтересованно прижав к объёмистой груди объёмистую кастрюлю, не замечая её веса, — ты дальше говори!

— Егор как обычно — вляпался куда-то…

— В политику! — поправил ево брат, — Императора повесил!

— Да ну! — ахнула мать, приготовившись слушать.

Не сразу разобрались, шо не самово, а портрет, но разговор про то вышел таки интересным! Вроде и говорили об этом соседи, но одно дело — через слухи, и другое — от непосредственно тех, кто делал!

— … репортёром, — повторил Самуил, — а Санька — пейзажи писать!

— Репортёром! — хмыкнул Натан, уворачиваясь от братниного подзатыльника, — Он в Палестину тоже репортёром ехал, и таки да! Но ещё и с прибылью!

— Хм… — отец семейства задумался, и дети почтительно замолкли, потому как — воспитание через ремень, оно ж веками!

— С прибылью, говоришь?

Он оценивающе оглядел на подобравшихся близнецов и кивнул довольно.

— Мать! — пробасил он решительно, — Собирай мальчиков в Африку!

Глава 10

— Бурские войска перешли границу! — истошно заорал над ухом писклявый мальчишка-газетчик, приплясывающий с кипой периодики у трапа. Поправляя то и дело сползающую феску, он уворачивался от матросского уходрания с нешутошной ловкостью, выдающей давнюю привычку, — Правительство Трансвааля…

— Шломо[19]! — колыхаясь жирными телесами, к нам заспешили Бляйшманы, раздвигая толпу встречающих как два айсберга, взрезающие волны, — Рувимчик!

Пронзительностью их голоса несколько уступали турчонку, но вот громкость — сирены пароходные! Мальчишка покосился не без зависти, представляя — какие у него были бы доходы на ниве газетных продаж с такими-то лёгкими, и завопил ещё истошней, будто соревнуясь из уязвлённого самолюбия.

Бляйшманы, не обращая внимания на тщетные потуги турчонка переорать их, переваливаясь по пингвиньи, заспешили к мине и нам. А победительный взгляд мужчины, кинутый в сторону посрамлённого мелкого оруна, наверное почудился.