Отрочество 2

- Угу, - не подымаю головы от доски, - отчасти. Это скорее математика, чем чисто полководческие штучки. Просчитать я могу на несколько ходов вперёд, удерживая притом в голове не один десяток вариантов, а вот всякого рода социология – это к Мишке. Я могу, и без врак – хорошо, но он лучше.

- Все эти… - прервавшись ненадолго, зависаю над доской и таки делаю ход, - штучки по части человеческих душ, лучше понимает брат, с его прокачанным богословием. Поступки отдельных людей я могу предсказать немногим хуже, а массы – зась!

- Богословие, значит, - вздохнул Ёся, развалившись рядом, прямо на расстеленной на полу вагона соломе, - вот и папеле так же…

- Если не в ущерб, то очень полезно, - отозвался брат, сделав ответный ход, - в талмудическом обучении есть свои минусы, но парадоксальность мышления оно развивает вполне недурно. Правда, не всем.

- Вот и я о том же…

Ёся всё-таки втянул нас в богословские споры, пересекающиеся с социалистическими. Мишка спорил аргументировано, и даже немножко привычно, не подбирая мучительно нужные ответы. В среде думающих христиан, далёких от Синода, попытки скрестить христианство с социалистическими теориями всех мастей не новы, и подчас даже успешны.

- … нет, нет и ещё раз нет!

- да ты послушай! – не отставал дядя Фима.

- Нарисуй классический китч, - посоветовал я, делая последний ход под сопенье Мишки, - толь что высокохудожественный!

- Китч?! Высокохудожественный!? – брат вложил в эти слова всё своё презрение с возмущением, - Ха! Хм… высокохудожественный, говоришь?

Он погрузился в размышления, а дядя Фима засиял давно нечищеным примусом и подсел на поговорить. Пока Чижик размышлял на тему китча, а Мишка с Ёсиком спорили за социализм и теократию, Бляйшману приспичило придумать от меня идею для коммерции. Он зудел, и зудел… а мне, как нарочно, не думалось.

- Ты не представляешь, - вздыхал он чесночно, - как это тяжко…

- Раздай, - брякнул я, и как-то так… призадумался… - В самом деле – раздай.

Надувшись жабой и краснея на глазах, дядя Фима начал делать возмущённое лицо, но я выставил вперёд палец, и он замолк.

- Та-ак… - заинтересованно сказал он, - я таки понимаю, шо это не глупость в христианском стиле, а очередная идея?

- Она. Не щедрою рукой, но очень и очень многим, и прежде всего – армейцам. Сниману, Де Вету, прославленным офицерам и отдельно – своим служащим, из тех кто потолковей.

- Ага… - он протёр мигом вспотевший лоб, - много-много ниточек к разным полезным людям, которые будут считать мою компанию чуть-чуть своей?

- Угу. Война закончится, и буры могут не согласиться с тем, что «Африканская транспортная компания», разросшаяся не в последнюю очередь на войне, осталась бы в стране пусть не единственной, но основной.

- Не люблю, но надо, - вздохнул он, - лобби, да?

- Оно самое. Можешь ещё выделить какую-то долю дохода на… госпитали, к примеру. Или на армию, на строительство дорог.

- Да! – он хлопнул себя по лбу, - Я же зачем к тебе? Подтверждение пришло, зарегистрировали твои патенты на летадлы!

Мишка только головой качнул, и дядя Фима поспешил пояснить:

- Ты не думай за шпионаж! Есть такие патентные бюро, что ого-го как блюдут! Просто если вдруг кто и да, то вот они – документы с чертежами! Сама конструкция, она ведь проще простого, повторить на раз-два!

- Единственное, - почесал он в голове, - британцы могут таки подгадить с патентами, потому как у них мы не патентовали. Но тут уже международное право и прочее, можем устроить им похохотать.

Мы говорили, говорили, говорили… а потом поезд начал тормозить, и технический состав засуетился, помогая выгружать самолёты. Приехали. За разговорами прошёл предполётный мандраж, а сейчас ему не уцепиться за деловитую суету.

Поймав взгляд дяди Фимы, я коротко кивнул, на что тот еле заметно улыбнулся, и безо всяких одессизмов!

Подготовленное поле оцеплено, по периметру любопытствующие, привлечённые невнятными, но очень странными слухами. Два самолёта, мой и Санькин, уже стоят на лётном поле, готовые к полёту. Техники заканчивают последние приготовления, помогая цеплять на расчалки маленькие зажигательные бомбы. Проверяем фотоаппараты, крепление бомб… готовы!

Короткая молитва, объятия со Сниманом и Мишкой, и под пение псалмов мы взлетаем. Пение тотчас стало столь громким и истовым, что нас едва ли не подбросило в воздух силой их Веры.

Сделав круг над лагерем буров, и вызвав взрыв энтузиазма, два крохотных самолёта, несущие опознавательные знаки Претории, направились в сторону Дурбана.

Глава 40

Сороковая глава

- Хая, давай-таки с нами, - качнулась обморочно тётя Песя, спустившись наконец со второго этажа, - мине что-то штормит и тошнит, как будто мы с Сэменом Васильевичем немножечко добаловались, хотя я точно знаю, шо это и не так!

- Ну вот как знала? – чуточку напоказ вздохнула Хая, которая Кац, и самая умная баба если не Одессы и Молдаванки, то как минимум двора! – Куда ж ты и ви без мине?

Парой минут спустя она вышла, нарядная и красивая, пока подруга с дочкой сидели на лавочке во дворе.