Отрочество (СИ)

Арабы после службы затеяли плясать с оружием, в порыве религиозного рвения, перемешанного с воинственностью. Сплясал с ними я, ну вот просто патаму шта! Этнография, быт туземных племён. Миклухо-Маклай практически.

Гуляя после службы, наткнулся ненароком на двух англичан с фотографическим аппаратом и йоркширским акцентом, нашедших меня «Весьма интересным образцом местного туземца, в жилах которого несомненно течёт кровь крестоносцев».

Попросили о фотографии, и отказывать я не стал, с удовольствием попозировав с оружием в руках. От платы я отказался, и тогда джентльмены, упрощая донельзя английскую речь, предложили выслать мне готовые снимки.

— Ваш адрес… э-э, сэр?

— Российская Империя, Москва, Столешников переулок, дом девять. Гиляровским, — предвкушая будущий анекдот и фельетон, ответил им на куда как более качественном английском, — Впрочем, джентльмены, я вам лучше запишу…

Сорок шестая глава

— Фима! Фи-има! — голосом, способным перешуметь чаячий базар, воззвала тётя Эстер, распахивая навстречу мне глаза и руки. Шаг навстречу с извозчичьей пролетки, и вот меня прижали с размаху к пышной груди, задохнув лицо, — А вырос! Вырос-то как! Фи-ма!

— Да иду, иду! — ловя ногой ускользающую туфлю без задника, на пороге показался запыхавшийся дядя Фима в домашней одёжке.

— А-а! Шломо! — возопил он жирным голосом, — Ну-ка поворотись!

Объятия, тисканья, трепление щёк и взъерошиванье волос, да всё это шумно и очень по-одесски, с привычкой ничуточку не таиться, потому как соседи всё равно будут в курсе, штоб они были здоровы!

— А похудел! — всплеснула полными руками тётя Эстер, отпуская меня на миг, дабы тут же с озабоченным видом ущипнуть за щёку, — Вот тибе и Палестина, где реки полны молоком и мёдом, а поверх плавает маца! Фима! Ты погляди, какой мальчик худенький, и скажи потом Иосифу за то, и за Палестину тоже, потому как рвётся сына, сам не понимая, куда!

— Мальчик растёт! — отдуваясь, отозвался дядя Фима, сгибая мне руку, — ну-ка напряги! И наш тоже, хотя немножечко опасаюсь, шо не туда.

Я послушно напрягаю, и Бляйшман грустно вздыхает, согнув свою руку, и косясь на жирный бицепс. Дескать, вот это — да, мышцы!

— Я тебе шо говорила?! — уловила супружница, делая руки посредине туловища за неимением боков, — Мальчик голодный и хочет кушать, а ты его на пороге стоишь, как опять!

Извозчик, молодой совсем турок, глядящий на всё это с открытым ртом и интересом человека, впервые попавшего из провинции прямо в цирк, помог слугам сгрузить поклажу и уехал, постоянно оглядываясь. Дружелюбно скалится Момчил, и кажется, рад вполне искренне, несмотря на давнее.

Занесли багаж, и дядя Фима заторопил меня в домашнюю мыльню, куда и сам пошёл на поговорить, а заодно и сполоснуться.

«— Ох и разожрался!» — заметилось мне ненароком. Деловой мой партнёр как нельзя сильно стал походить на волосатый такой арбуз, и даже хвостика за пузом не видать.

Плескаясь, он смывал пот и жаловался мне на любимую супругу, у которой нет понимания насчёт пользы алкоголя с утра. Женщина! Што она может понимать в мужском организме, не считая этово самово!

— Наспех, — сокрушалась тётя Эстер полчаса спустя у накрытого стола, чуть ли не прогибающегося посерёдке под тяжестью и богатством блюд, — разве так гостей? Ну ничего, вечером уже нормально посидим.

От её посула заранее заныла печень, и я замахал руками:

— Тётя Эстер! Да ваше наспех иным библейским царям за пир сошло бы!

— Да шо ты говоришь!? — кокетливо отмахивалась она, сияя полным лицом и всеми тремя лоснящимися подбородками, — Вот вечером, это да, а пока так, небольшая разминка для молодово желудка!

— Ну и как там? — поинтересовался Бляйшман, подвигая к себе блюдо с перепёлками, и вглядываясь маленькими глазками в настольный натюрморт, которому в самом скором времени предстоит превратить в сцену ожесточённой баталии.

— Да ты кушай, деточка! — перебила его супруга, потчуя мине всяким разным, но неизменно вкусным.

— Как всегда, тётя Эстер, — закатываю глаза после первого же пробования, — сплошной цимес! А в Палестине по всякому — когда мордой в творог, а когда и жопой об порог!

— Умный и решительный человек может сделать много интересново, — продолжил я, стараясь не замечать, как дядя Фима выразительно играет бровями на супругу, надувая мужественную жирную грудь, — проблема только одна — слишком много умных и решительных на такой маленькой Палестине. Я бы даже сказал, шо скорее больше решительных, чем умных, и не один интеллектуально одарённый индивидуум раскинул там мозгами, и притом буквально.

— Так я понимаю, шо ты да? — приподняла бровь тётя Эстер, — Люди с большим интересом говорили за твою коммерцию.

— Да шо вы такое говорите через этих людей с большим интересом к чужим делам!? — всплёскиваю руками, — Это не коммерция, а чисто на поговорить и немножечко на будущее!

— Древности Востока, это немножечко скорее прошлое! — смеётся дядя Фима, вытирая салфеткой рот.