Ратнинцы и лесовики, изображавшие сидящих на берегу пленных, устали сидеть неподвижно, началось шевеление, негромкие разговоры. Ляхи, исполнявшие роль часовых, тоже несколько сбросили напряжение, принялись переминаться с ноги на ногу и даже прохаживаться туда-сюда. В общем-то, это было хорошо – чем естественнее ведут себя «часовые», тем легче будет обмануть прибывших на ладье, но когда один из ляхов направился к ближайшим кустам, Мишка подхватил с земли самострел и крикнул:
– Эй, куда? Назад!
– По потшебе[81]
… – послушно откликнулся лях и универсальным жестом изобразил процесс отправления малой нужды.– Потерпишь! – безапелляционно заявил Мишка, многозначительно поведя самострелом. – Или прямо здесь дуй… ишь, каким застенчивым сделался! Не бойся, не оторвут тебе ничего!
– А вот я так и оторвала бы! – неожиданно заявила немолодая женщина, сидящая на земле недалеко от Мишки. – Как сильничать, так не стеснялся, а тут вдруг застенчивым стал!
Лях, пряча глаза, на всякий случай отошел на несколько шагов в сторонку.
– Эй, парень! – окликнула Мишку молодуха в драной рубахе, с синяком на пол-лица и сильно расцарапанной шеей. – А ты попал бы из своей стрелялки, если б этот гнус свое хозяйство достал?
– Ха! Да наш боярич на слух стрелять умеет! – влез в разговор урядник Степан. – Он бы этому усерышу с закрытыми глазами, только по журчанию, болт, куда надо, засадил… и куда не надо, тоже!
«Пленники» негромко загомонили, наперебой перечисляя разные места ляшского организма и классифицируя их по признакам: «куда надо» и «куда не надо». Получалось, что «надо» вообще-то бы везде, но только так, чтобы не сразу помер. «Часовые» и вовсе затосковали.
– Боярич! – немолодая женщина, высказавшая желание «оторвать», пересела поближе к Мишке. – А ты и в правду боярич?
– Да, боярич из рода Лисовинов, внук воеводы Корзня.
– И сотником у этих? – женщина качнула головой в сторону Степана.
– Верно. Меня Жданом звать.
– Жданом?
– Во Христе Михаил сын Фролов.
– А… ну да, конечно… А меня Буеслава.
– Рад познакомиться, матушка Буеслава! – Мишка, хоть и не вставая, подчеркнуто склонил голову, коснувшись груди подбородком. – Честь для меня.
– Вежливый… – Буеслава скупо обозначила улыбку, – и внук Корзня… – улыбка тут же угасла. – А скажи-ка, Ждан, где ж ты себе сотню таких удальцов набрал?
– Так у нас там Воинская школа есть, матушка Буеслава. Все мои ребята в той школе ученики.
– Да? И кого ж вы в той школе учите?
Мишка чуть не ляпнул: «Воинов, конечно», но вовремя сообразил, что вопрос о том, кого в Воинскую школу принимают.
– Да всех учат, не только ратнинских! У нас там и ребята из Турова есть, даже торк один затесался, а больше половины – из дреговических родов. Светлая боярыня Гредислава Всеславна их на учебу благословила…
– Почему Гредислава? – перебила Мишку женщина. – Правильно говорить Градислава – создающая славу.
– Да? А у нас так говорят. Я думал, что Гредислава – это от грядущей славы. И боярыня не поправляла…
– Ну… ей виднее, может, и надо так с вами, христианами…
– Эй! Тихо там! – над бортом захваченной у ляхов ладьи поднялась голова десятника Егора. – Расшумелись, как на торгу!
Поспать после боевой ночи Мишке с опричниками удалось только до обеда, потом поднялась тревога – к погосту приближался небольшой отряд ляхов, возвращавшихся с грабежа какого-то лесного селища. Поучаствовать в его истреблении отрокам не пришлось, потому что дорвавшиеся наконец-то до дела ратнинцы искрошили неполные два десятка бандитов, совершенно не готовых к подобному обороту дела, в считанные минуты. Потом, где-то через пару часов, была еще одна тревога, чуть не закончившаяся весьма скверно – ратнинцы с лихим гиканьем и посвистом налетели на отряд, возглавляемый Лукой Говоруном. Только вид уникальной рыжей бородищи воеводского боярина и его не менее уникальные ораторские способности в последний момент предотвратили кровопролитие.