Отрок московский

– Я что-то не пойму: к чему ты клонишь?! – в сердцах выкрикнул Вилкас. – Владислав Локоток, князь краковский, поддерживал Пржемысла, когда тот с немцами воевал… И вообще, он германцев не любит. С Тевтонским Орденом за Померанию спорит. Выходит, кто враг немцев, тот друг Владислава. Да и Витень, наш великий князь, тоже с крестоносцами на ножах… Тебе-то это зачем знать?

– Знаешь, Волчок, я вдруг подумал… – медленно проговорил Никита. – Вдруг этот Чак… ну, тот, с кем нам повстречаться довелось… родич того Чака, про которого ты слышал? Может такое быть?

– Ну… Не знаю.

– Сколько твоему Чаку лет?

– Откуда мне знать? Не молодой, это точно, если в битве у Сухих Крут сражался. Эта битва почитай тридцать зим тому назад была. Выходит, что…

– Где-то за пятьдесят?

– Ну… Получается, что так.

– Во! – воскликнул Улан. – И нашему так где-то!

– Так это один и тот же человек, что ли? – сморщил лоб литвин.

Никита покачал головой:

– Нет. Не думаю. А вот братья могут быть.

– Да? И на кой ляд брату Матуша Чака ехать на север с малой дружиной и почти без прислуги? Да еще с конем чистейших кровей. С конем, за которого равный вес серебра дают. Продавать, что ли, надумал?

– Нет! Разбойник Любослав тогда брякнул, что таких красавцев не продают. Таких красавцев, мол, только дарят.

– Значит, подарить его хочет! – снова вмешался Улан.

– А кому подарить? – развел руками литвин.

– Вот я и думаю. Размышляю. А что у нас на севере? Кроме Полоцка, само собой.

– Ливонцы. Динабург, Венден, Дерпт…

– Если Матуш Чак борется с Карлом Робертом, то у немецких рыцарей подмоги и дружбы искать – самое то. Не кажется тебе?

– А конь?

– А конь Великому магистру в подарок.

– Все равно… – не сдавался Вилкас. – Из Венгрии в Ливонию проще напрямую, через Гродно и Вильно.

– А литва с немцами не дружна. Что, если опознают, кто он да куда едет?

– Согласен… – задумчиво проговорил литвин.

– Что, разобрались? – топнул ногой ордынец.

– Вроде разобрались, – ответил Никита. – Если ни в чем не ошибся, то Андраш Чак – брат Матуша Чака. И посольство его направляется в Динабург. Или Венден.

Вилкас помолчал, подумал. После сказал:

– Ой, не догоним. Они нас дней на пятнадцать опережают. Верхом едут. А мы – пешком плетемся.

– А если постараться? – быстро спросил Никита.

– Да нет… Мимо Полоцка не проедет, это точно… – продолжал рассуждать литвин.

– Можно успеть… – начал было Никита и осекся. Нужно выполнять обещание, данное Ивану Даниловичу.

– Да как ты успеешь?! – по-своему понял его молчание Вилкас. – Втроем на одном коне? Так никого не догоним…

– Нам теперь и до Вроцлава не добраться до будущего лета… – убитым голосом проговорил ученик Горазда.

Он махнул рукой и отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Стыдно, не мальчишка все-таки. Правая ладонь сама собой опустилась на привязанную к поясу куклу. «Что ж ты молчишь, дедушко? Подскажи, подай хоть какой-нибудь знак, что делать надо…»

«Тебе помогут, – неожиданно прозвучал прямо в голове знакомый голосок – заботливый, но немного сварливый, по-стариковски. – Поможет тот, которого ты не знаешь, от которого не ждешь поддержки. Главное, не оттолкни. Относись к людям так, как хочешь, чтобы к тебе относились. И все устроится».

Никита дернулся. Чуть на месте не подпрыгнул. Хотел заорать изо всех сил: «Кто?! Кто поможет?!» – но сдержался, увидев выпученные глаза товарищей. Не ровен час, решат, что умишком тронулся.

– Ладно! – Он хотел улыбнуться. Получилось, кажется, не очень. Криво, вымученно, больше похоже на оскал. – Нечего торчать на дороге, как три богатыря. Пошли потихоньку…

Вилкас пожал плечами. Пошли так пошли. Взялся за недоуздок пегаша. Но Улан ужом вывернулся из-под его руки, повис, словно клещ, на конской морде.

– Стойте! Никита-баатур, погоди!

Пегий прижал уши, присел на задние ноги, пошел боком на обочину, взрывая слежавшийся снег.

– Не могу глядеть, как ты мучаешься, Никита-баатур! – продолжал надрываться ордынец, криком распугивая обсевших ближайшую березу снегирей. – Слушай, что скажу!

– Да что ты скажешь? – насупился литвин.

– Я придумал…

– Придумал? Ты говори, да не заговаривайся. Думать, оно посложнее, чем сабелькой размахивать! Что ты можешь придумать?

Щека татарина дернулась, но он ничего не ответил. Сейчас ему было не до придирок и подначек Вилкаса.

– Слушай меня, Никита!

– Ну? – устало отозвался парень. – Говори уже, а то шуму…

– Я вот что придумал, – сбивчиво затараторил ордынец. – Разорваться человек не может. И туда надо – себя уважать перестанешь. И туда надо – совесть замучит. Как выбрать? Никак не выберешь, куда ехать… Это если человек один. А если не один? Мы же можем разделиться!

– Ты хочешь сказать… – начал Никита, удивляясь, как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше.

– Да! Ты, Никита-баатур, вместе с Каскыром… тьфу ты… с Вилкасом езжай, куда тебя князь урусов отправлял. Ты ему слово давал, а настоящий мужчина всегда слово держит. А я на север поскачу. Вот на нем! – Улан похлопал по шее пегого. – Буду купца Чака ловить. Пешком мы его не догоним, а я верхом помчусь как ветер. Выслежу, и тогда он не отвертится…