Отрок московский

– Взрослый, ежели первый раз обернуться надумает, мучается после, – покачал головой старик. – Огневица с лихорадкою вцепиться могут, что когтями. Не позавидуешь. Иной и помереть может, если не найдется под боком знахаря, что сумел бы помочь. А иной душу бессмертную таким грехом покрывает, что уже не отмоешь и не отмолишься.

Любослав, услышав речи спутника, поежился и втянул голову в плечи.

– Счастье, когда не успевают они покалечить или убить слишком уж много народу. Лучше, конечно, вперед поспеть, упредить беду… Ну да не всегда это удается.

– Погоди, почтенный Финн, – выдохнул Никита. – Я что-то не пойму. Это что, выходит, оборотни от оборотней же людей защищают?

– Да. Не все оборотни. Только самые… как бы это тебе сказать… правильные, что ли? Мы давно договорились помогать друг другу, не давать лишнему злу в мире множиться.

– Мы?

– А ты разве еще не догадался? Да. Я – оборотень. И Любослав тоже.

Волей-неволей Никита поежился. Ладонь скользнула к поясу, где висел чухонский нож с тяжелым широким лезвием.

– Да ты не бойся. Или у вас на Руси в сказках и былинах оборотни такие уж исчадия ада кровожадные? Насколько я знаю, они у вас героями представляются.

– Это кто же? – опешил парень. – Не пойму я тебя, почтенный Финн.

– Этот, как его, – подсказал литвин. – Вольга Всеславьевич.

– Ну да… – кивнул старик. – Был у вас такой герой. – Он прищурился и прочитал по памяти: – Ратников-дружину кормить-поить надо, кормить-поить, обувать, одевать. Дружина спит, а Вольга не спит. Обернулся ночью серым волком. Бегал-рыскал по темным лесам, по чащобам, бил оленей, лосей, спуску медведям не давал, бил барсов, соболей, да и зайцами, лисицами не брезговал. Он кормил, поил свою дружину хоробрую, обувал, одевал добрых молодцев. Слышал когда-нибудь?

– Что-то слышал. Краем уха… В детстве, может, кто-то рассказывал. А у Горазда мы не часто русские былины вспоминали.

– Ну, коли хоть краем уха, и то помнить должен. Там еще такие слова были. Тут сам Вольга Всеславьевич обернулся гнедым туром – золотые рога, и побежал он ко царству басурманскому. Первый скок на версту скочил, а другой поскок вдесятеро больше первого. Видишь, он не в одного зверя мог оборачиваться. Хотя в той же былине сказывали про муравья и про сокола. Так это, скажу вам, вьюноши, полная выдумка. Ни птица, ни гад, ни мошка ползучая нам не под силу. Только зверь. Вот Любослав пока что только медведем может оборачиваться…

– А Любослав тоже… – охнул Никита. – Прости, почтенный Финн, что перебил. Я просто хотел…

– Не надо извиняться. Я бы на твоем месте уже засыпал бы нас вопросами. А ты – ничего. Молодцом держишься. Отвечу: да, Любослав – тоже оборотень. Причем истинный. Хочешь спросить, что за истинные оборотни и чем они от прочих отличаются?

– Хочу. Но попробую угадать. Истинные – те, кто с этим родился. Так ведь?

– И снова ты молодец. Правильно понял старика.

– А есть еще и другие?

– Да. Есть. Иногда это свойство не врожденным проявляется, а накатывает, будто хворь. Обычно все беды именно от таких оборотней. Они же словно юродивые – за себя не отвечают. Тебе с такими уже довелось столкнуться.

– На Смоленском тракте?

– Точно.

– Там не один и не два, а вроде как все село. Неужто и такое случается?

– Случается, случается… Тебя же не удивляет, если говорят, что мор село захватил, смердов погубил? Тут ничем не лучше. Дикое оборотничество похуже мора бывает.

– Ну ладно. – Никита потер лоб. – Тяжко мне, но вроде бы понимаю. И с оборотнями истинными. И с дикими. Хотя, если бы своими глазами не видел, то не поверил бы ни за что. Что они творили. Ну, ровно звери дикие. Да куда там зверям? Волк и медведь убивают для еды, а этим нравилось. Радость в глазах. И безумие. Если ты, почтенный Финн, думаешь, что жалею я о них, то ошибся ты. Еще раз довелось бы схватиться, снова убивал бы. Не должны, как я мыслю, эти твари жить на белом свете. Зло они несут. Кровь, смерть, боль.

– И прав ты, и не прав, – ровно проговорил Финн. – Прав, что жизнь свою и друзей своих оборонял без тени сомнения. Руки кверху задирать – не годится для мужчины и воина. Но ты и не прав, коль пожалеть их отказываешься. Да, бешеную собаку убивать надо. Но если бы нашлось снадобье от бешенства, неужто какой-то хозяин отказался бы любимого пса на ноги поставить?

– Нет.

– Вот то-то и оно. Они не по своей воле в зверей диких оборачиваются. После того как заболел человек, он долго сопротивляться не может. Месяц в небе ползет от новолуния к полнолунию, а у них душу переворачивает. Вначале просто в лесу бегать хочется да мясо сырое грызть. А потом, как хворь в силу войдет, бросаться начинают на скотину домашнюю, на людей пришлых. Только своих не трогают. Таких же, как и они. Чуют кровное братство.

– А тебя тронут? Или Любослава? – встрял Улан-мэрген.

– Тронут.

– Так что ж ты, убыр[126] Финн, их защищаешь?

– Ишь, как заговорил! – сварливо протянул старик. – Совсем недавно бабаем звал!

Улан потупился, но от своих слов не отступил.

– Зачем тебе их защищать, если они и твои враги тоже?