Появилась голова чудовища. Длиной не меньше конской, но гораздо шире. Очертаниями она скорее напоминала вепря, если бы кабаньи клыки не загибались вверх, а вытягивались вдоль рыла, расширяясь на концах наподобие лопаток. Но вместо свиного «пятачка» она заканчивалась мясистым отростком. Вроде хвоста, только на носу.
Маленькие красные глазки почти терялись в кожистых складках. Плоские, лопухообразные уши прижимались к голове.
Кто-то из сержантов охнул, а брат Франсуа странно всхлипнул горлом.
– Ты пришел, Шонарфавн… – благоговейно произнес чернокнижник.
Удлиненное рыло зашевелилось и вытянулось в сторону ученого. Видел ли демон человека или нет, неизвестно. Но он наверняка чуял его запах и исходящее от тела тепло.
– Подчиняю тебя своей власти, порождение недр земных! – выкрикнул Грамбло, вытягивая вперед ладони с растопыренными пальцами. – Пятьюдесятью именами Мардука, сына Владыки Энки, Властелина Чародеев, поправшего Тиамат, Властелина Тьмы, Владыки Хаоса, Нерожденного, Повелителя Ратей Демонов Ветра, Чароодаривателя, Главенствующего над Змеей! Служи мне!
Шонарфавн зашипел тихонько, высунулся из земли еще больше. Де Виллье сумел разглядеть покрытое короткой плотной шерстью веретенообразное тело, похожее на выдру-переростка, и пару ног, толстых, с широкими когтями, приспособленными, чтобы рыть глину и чернозем, раздвигать и раскалывать скалы. Позади первой пары лап виднелась вторая. Потом третья…
«Да это же сороконожка какая-то!»
– Слушаюсь и повинуюсь… – неожиданно мелодичным голосом проговорил демон.
Бывший прецептор без труда понял слова его речи, очень близкой к сарацинской, но изобилующей глухими согласными и более отрывистой.
– Ты должен разыскать отряд рыцарей Храма! Они идут на северо-восток. Полтора десятка людей и коней. Во вьюках – великое сокровище. Оно по праву принадлежит нам. Ты поможешь его вернуть.
– Слушаюсь и повинуюсь…
– Иди! – властным жестом алхимик отпустил демона.
Со звуком, напоминающим одновременно мурлыканье огромного кота и скрип точильного камня по стальному клинку, Шонарфавн скрылся.
Мгновение, и потухли линии пентаграммы.
Еще мгновение, и, мигнув, исчезли зеленые огоньки свечей.
В полном мраке де Виллье услышал звук падения тела, но на помощь мэтру Грамбло пришел, лишь трижды осенив себя крестом и прочитав «Symbolum Nicaenum»[152].
Глава восемнадцатая
Снежень 6815 года от Сотворения мира
Полоцк, Русь
Полоцк встречал гостей ярким синим небом и ослепительно сияющими куполами Софийского собора, возвышавшегося над стенами детинца, именуемого тут не слишком остроумно Верхним замком. Через замерзшую Двину черной лентой шли сани, доверху груженные мешками и корзинами. Кое-где мелькали разъезды крестоносцев в белых плащах с красным крестом. Ливонское ландмайстерство готовилось к войне с Литвой всерьез. Впрочем, как мелкие пограничные стычки, так и решительные сражения происходили между немцами и литвинами не один десяток лет. И никто не мог взять верх. То Витень бил рыцарей под Турайдом, то они его под Рустенбергом. Очень часто в дело вмешивалась Рига, где местные архиепископы никак не могли прийти к согласию с Великими магистрами, кто же должен нести свет веры диким племенам, населявшим земли около моря Варяжского – Семигалию и Лифляндию. Вот так и на этот раз. Умирая, князь полоцкий завещал город архиепископу Фридриху Пернштейну, выходцу из францисканцев, с которыми у тевтонцев всегда были трения. Но крестоносцы, мягко говоря, плевали на завещания каких-то там князьков и вошли в город, чем вызвали недовольство великого князя Витеня, сына Будивида, который успешно отражал набеги Ордена на земли Жемайтии. Великое княжество Литовское набирало силы, а ливонцы нуждались в передышке. Вот они и продали город…
Все это Никите поведал Вилкас, в который раз поразив парня осведомленностью. Причем вещал так уверенно, будто сам присутствовал и при дворе архиепископа, и в командорствах рыцарских, и в Новогрудке – столице Литовского княжества. Видел, как серебро отмеряли… Никита подозревал, что его друг отчаянно привирает. Не от злого умысла, а для красоты повествования. Но не поймал человека на обмане, не объявляй лжецом. Может быть, рассказ Вилкаса и не грешил особой точностью, зато увлекательности ему было не занимать.
Готфрид Рогге сам продал город, сам и назад решил забрать. А что? Как та лайка, которую хозяин продавал заезжим гостям, а она от них дорогой сбегала и возвращалась на родное подворье, чтобы дней через десять быть проданной снова. Да только закончилось все так же, как и в истории с собакой, когда ушлому торговцу настучали по шее. Князь Витень собрал войско и направился к стенам Полоцка. Быть войне.
Никита очень не хотел угодить меж войсками чужих и незнакомых ему правителей, как между молотом и наковальней. Ну да деваться некуда. И Василису выручать надо, и предателя Жоффрея наказать бы. Лучше всего, конечно, связать и к Ивану Даниловичу отвезти, но где Полоцк, а где Москва?