Отрыв

Грузовичок приземлился почему-то опять ночью, так что прощался я с небом Чайки как и знакомился — сквозь призрачный отблеск прожекторов. Был канун Нового года, и многие ворчали, что совсем иначе представляли себе новогоднюю ночь — будто это имело для нас хоть какое-то значение. Некоторые штрафники косились на меня подозрительно, как на пришлого чужака; с другими мне случалось сталкиваться за последние три недели — на занятиях и в групповых полётах — эти кивали, как старому знакомому. Мы уже не были беспорядочной толпой зеков — после сержантской муштры, все со вшитыми "поводками"; но и единым отрядом не были тоже — не уверенные ни в чем, по-прежнему подневольные, угрюмо и настороженно гадающие, какие ещё новости преподнесёт нам завтрашний день. Общее настроение — если положить его на температурную шкалу — явно колебалось в нескольких градусах ниже нуля. И главное — всем глубоко безразлична была война, на которую мы отправлялись и о которой не знали почти ничего.

3

Первое дуновение ветра войны я ощутил на орбитальной станции Варвура, куда наш транспортник смог пристыковаться лишь после суточного ожидания. Большой круглый зал, в который выходили тамбура посадочных модулей, оказался заполнен неожиданным грузом — штабелями криогенных капсул, в каких перевозят в случае необходимости тела усопших.

— Вы с "Камога"? — орал нам через половину зала какой-то тип явно штатской наружности, но в камуфляже; непривычного образца песочно-коричневая форма сидела на его рыхлой женоподобной фигуре, как на корове седло. — Это "Камог" пришёл или нет? Да скажите же кто-нибудь!

— Нет, — отозвался сопровождающий колонну капитан.

— Да о чем они думают-то там! — возопил мужчина, непонятно к кому обращаясь и безнадёжно грозя кулаком в пространство. — Шестые сутки! Шестые! У холодильников элементы не вечные, между прочим! Не вечные!

— Это что же? — несколько растерянно спросил один из штрафников, очутившись в узком проходе меж штабелями. — Это для кого же столько?

— Для нас, родимый, для нас, — злорадно хихикнул кто-то сзади.

— На панельки гляньте-то, — пробурчал мой сосед, опытный зек и неисправимый циник по кличке Брык. — Огонёчки жёлтые видали? А? Они ж все включены. Они все полные. Сечёте, куда мы влипли?

— В жопу, — подвёл итог ещё один из наших.

— А и добро пожаловать, — закивал головой разогнувший спину от одной из капсул работяга в синем комбинезоне, по-видимому, услышавший последние слова. — А и милости просим. Именно, в это самое… Как вы верно определили.

И он удалился вдоль ряда гробов, продолжая на ходу размахивать руками и бормотать себе под нос.

— Говно, — заключил Брык.

На выпускающем терминале мы застряли надолго — не было кого-то, у кого находились бумаги, без которых нас нельзя было распределить по транспортам. Транспортов, впрочем, тоже не было. И сидеть здесь было не на чем, кроме тех самых пресловутых капсул; впрочем, большинство из нас предпочло все же расположиться прямо на полу. Другие группы ожидающих, в основном вояки в пятнистых комбезах, подобной щепетильностью не страдали.

Лейтенант, подошедший к нам лениво, вразвалочку, имел вид человека, истомлённого ожиданием и оттого ищущего приключений. В нем и офицер-то опознавался не сразу. Свёрнутая в трубочку и засунутая под узкую полоску погона беретка, распахнутый чуть не до пупа камуфляж, под которым обнажился далеко не первой свежести тельник — всё это как-то не вызывало порыва вскакивать и отдавать ему честь. Никто и не вскочил — благо сержантов поблизости не наблюдалось.

— Та-ак, — протянул лейтенант, носком высокого шнурованного ботинка отпихивая чью-то протянувшуюся поперёк прохода ногу. — Это что тут у нас? Новички, не иначе. Све-еженькие. И устав соблюдать не хотим, э? Не хотим, верно? Нехор-рошо как, ай-яй-яй.

И, выбрав себе жертву — сидевшего с краю долговязого, но худосочного парня — вояка вдруг, резко нагнувшись, схватил его за грудки, рванул вверх, отрывая от пола вяло сопротивляющееся тело, тряханул так, что голова у штрафника мотнулась, будто пришитая, заорал прямо в обалдевшее от неожиданности, резкости происходящего, туповатое лицо:

— Сука! Почему честь не отдаёшь, спрашиваю? Говно необученное! Сука штатская! Явился! За чужими спинами прятаться? Я сказал смир-рна!

От терминала, возле которого ошивался прежде лейтенант, уже бежали двое; с другой стороны торопился сержант из конвойных, зачем-то на ходу суетливо застёгивая воротничок.

— А ну, пусти его, — тихо проговорил упругим движением поднявшийся на ноги Брык.

Очень тихо. Но так весомо, с такой почти физически ощутимой угрозой в голосе, что лейтенант автоматически разжал вцепившиеся в бушлат штрафника пальцы.

И тут же зашипел, спохватившись:

— Да я тебя…

Вокруг уже вставали, теснились плечами оказавшиеся рядом штрафники.

Из подлетевших офицеров первый тоже рявкнул во всю глотку:

— Смир-рна!

Второй обхватил лейтенанта за плечи, забормотал увещевающе: