Отрывки из обрывков

С пандемией разобщенность крайне ужесточилась. Нас отодвинуло друг от друга на полтора метра. С кем советовались чиновники, выбирая это расстояние, неизвестно. Почему не два метра или не один?

Вот Валечка Гафт – человек, который на моих глазах одним пальцем поднимал десятикилограммовые гири. Я помню, как в Театре на Малой Бронной Ольга Яковлева играла Дездемону, а Валя играл Отелло. Душил потрясающе.

С этим метражом всеобщий сценический тупик. Как задушить Дездемону с такого расстояния? Как дотянуться поцеловать Джульетту? Я уже не говорю о сексуальных сценах – где найдешь сегодня героя-любовника с полутораметровыми возможностями?

Сначала на спектакли продавали 25 % билетов, потом смилостивились до 50 %. В метро люди едут нос в нос, щека к щеке, а в театре нужно сидеть через место и в масках. На трибунах стадионов вместо зрителей фанерные манекены и озвучен рев болельщиков. Театр с манекенами невозможен. Сидя через кресло от жены, рискуешь не уловить сюжет. А если не жена, а любовница и она отброшена в амфитеатр – это вообще выброшенные деньги.

Конечно, карантинная необходимость загнала нас в затворнический тупик, но какие-то выгоды от этой изоляции все-таки появились. Население, устав от дачного алкоголизма и безденежья (одно плотно связано с другим), стало от безвыходности перелистывать книжки, веками стоящие нетронутыми и идущие, в обычное время, на растопку камина.

Кстати, интересно, когда все книгоиздание мира перейдет на цифру, чем будут растапливать печи? Боюсь, что цифра горит плохо. Давно пора осуществить мечту грибоедовского Скалозуба «Собрать все книги бы да сжечь!», и при этом «рукописи не горят» – хрестоматийная бессмыслица. Прекрасно горят и горели. Это айфоны, очевидно, плохо прогорают. Какая жалость, что Гоголь до них не дожил. Мы бы имели второй том «Мертвых душ».

Аристотель, Жюль Верн, Конан Дойл – провидцы, заглядывающие и угадывающие на века вперед. Я тоже хочу. Но все мешает. Ночью сквозь зыбкий сон приходит в голову необыкновенно дерзкая мысль и облекается в четко-парадоксальную фразу, но пока решишься откинуть одеяло, добежать, не упав, до письменного стола, нарыть чистый лист бумаги, найти пишущее, а не застывшее стило, напялить очки, да не эти – для дали, а те – для близи, а вот они… И всё… Мысль ушла, формулировка забыта, путь обратно в кровать долог и горестен. Уверен, что через каких-нибудь семь-восемь лет изобретут что-то такое, чтобы прямо из спящей головы все фиксировалось.

Отрывок 3. Театр и вокруг него

Раньше я славился способностью импровизировать на сцене. Обычно, когда актер произносит слова роли и вдруг – забывает текст, он впадает в ступор. Со мной такого никогда не случалось, поскольку я считаюсь очень находчивым. Когда-то в театре существовали суфлерские будки – нора, в которой сидел несчастный человек с партитурой пьесы. И даже великий и мудрейший артист Олег Павлович Табаков позволял себе иногда играть спектакли с наушничком, в который ему подавали текст. Суфлеров как класса давно нет, поэтому артисты вынуждены текст учить.

Лозунг «Хлеба и зрелищ!» – атавизм. Сегодня хлеба навалом, зрелища – в интернете. Но, каким бы театр ни был, он живой. Когда артист забывает текст, это большой подарок для зрителя. С компьютером такого не случается.

Олег Табаков обладал титаническим обаянием вообще и в частности во время еды. Не было человека, который ел аппетитнее его. Не важно, был ли это шикарный правительственный банкет, чей-то юбилей или пикник. Я участвовал с ним во всяких больших заседаниях – в министерствах, комиссиях, в чиновничьих кабинетах. Заседают, рассказывают с серьезными лицами, как будет дальше хорошо. У каждого – микрофон, бутылочка какого-нибудь «Нарзана» и маленькое блюдечко, на котором три орешка. И только Олег Павлович, вне зависимости от ранга заседания, приходит с кулечком, вынимает уютненькую коробочку с бутербродиками, маленькую баночку с приправой и элегантно себе сервирует застолье между микрофонами. Если удавалось сесть на заседаниях рядом с ним, что-то можно было у него цапнуть, а что-то он категорически не давал. «Самому мало! – шипел. – Свое приноси!»

Артисты делятся на хороших и популярных. Зыбкая мечта стать любимцами – публики, то есть народа, власти, полиции, двора и магазина. Это атрибуты профессии, ничего тут не поделаешь. У сегодняшних – круглосуточная жажда присутствия. Так как возможностей – огромное количество и конкуренция большая, даже у талантливых и думающих людей возникает ощущение необходимости постоянно мелькать.

Я всегда говорю людям, которые мне небезразличны, типа Максима Аверина, Саши Олешко и Лёни Ярмольника, что, когда всюду лезешь, можно надоесть самому себе и адресату своих появлений. Кроме того, чтобы появляться в разных ипостасях, нужно в каждой попытаться быть другим. А если ты один и тот же и просто торчишь в разных декорациях перед одним и тем же жюри, это снижает качество дарования. Кивают, но толку мало.