Отсчёт пошел!

Но тут произошло нечто неожиданное. Один из клоунов, не прерывая своего дуракаваляния, неожиданно, как бы между прочим, вытащил из кармана вывернутого наизнанку (это казалось смешным!) фрака мячик и бросил в сторону Игнатия. Тот на лету перехватив его, и тут же запустил в круговерть к остальным пяти. Скучающие люди перестали переговариваться и в нетерпении ждать звериных боев. Прошло ровно три секунды тишины для осознания произошедшего, и зал взорвался аплодисментами. Один за другим люди вставали с мест, кричали, свистели, хлопали в ладони и топали ногами, выражая признательность непревзойденному мастерству артиста, который по статусу не отличался ни от уродцев, ни от клоунов.

Не заметив, как, но Андре и Лиса аплодировали вместе со всеми, стоя по бокам от своего друга на один вечер.

— Я же говорил! — радостно кричал Колин.

Он повернулся и сообщил стоящим позади:

— Это мой брат!

Но его слова оказались каплей в океане всеобщего шума, а Лиса была готова простить цирку все его грехи.

Но вот случилось еще одна неожиданность. Тот же клоун, а может быть другой, бросил не прекращающему жонглировать Игнатию еще один мячик, который тут же оказался в общей связке. Семь мячей!!!

Если бы один из слонов протрубил где-нибудь неподалеку, его бы попросту не расслышали.

Колин уговорил Андре и Лису прийти на небольшой пир в честь «отдаления предела человеческих способностей на неопределенный срок», так это звучало. Поломавшись для приличия, они согласились с условием, что Игнатий, виновник торжества, тоже будет присутствовать.

— Всенепременно, — пообещал Колин, — я вас обязательно с ним познакомлю.

Они вошли в небольшую забегаловку, в которой уже собралось много людей, по внешнему виду напоминавших актеров театра, уличных художников, непризнанных поэтов и музыкантов, вечно пребывающих в состоянии творческих мук, общество, что в будущем будет именоваться «богемой». Тут же наблюдались и «цирковые» — несколько клоунов, уродцев и звезда дня — Игнатий, смущенно улыбавшийся, принимая многочисленные поздравления.

При появлении новых посетителей народ радостно загудел — по все видимости, Колин был не только постоянным посетителем этого заведения, но и душой компании. Игнатий вышел навстречу и обнял брата. У многих на глазах навернулись слезы, настолько трогательным был момент.

— Ну, как ты? Что ты? С кем ты? — посыпались вопросы, свойственные окончанию долгой разлуки.

— Вот, хочу вас познакомить, — Колин, наконец, освободился из объятий, — мои друзья. Андре, его сестра Елисавета.

— Твои друзья, мои друзья, — Игнатий почтенно поклонился каждому в отдельности, — прошу, проходите. Уже почти все готово. Верхнюю одежду можно оставить на вешалке. Не бойтесь, здесь воров нет.

Андре оглянулся и решил, что куртку можно оставить на себе. На стене висели рога, на которых было и так много одежды, будто люди столпились в одном месте и тихо перешептывались между собой. Еще немного и рога упадут. А посетители все приходили и приходили.

На столы, составленные вплотную, нельзя было смотреть, не ощущая слюны во рту. Каких только блюд и холодных закусок не красовалось на белоснежной скатерти. В центре возвышалась хрустальная ваза с красными розами, и где их только взяли в этих краях. У каждой тарелки лежали необходимые столовые приборы. Забегаловка, она и есть забегаловка, но хозяин все же постарался. Выглядело все это великолепно, появился зверский аппетит, отчего время шло очень медленно. Гости в томлении переступали с ноги на ногу.

Но вот подали команду…

— Просим к столу!

…и все зашевелились, задвигались стулья, зазвенела посуда.

И все шло чинно и не спеша, тосты произносились длинные, наполненные философским смыслом, но уже через полчаса ваза с цветами была опрокинуты в первый раз. Люди стали раскрепощенными, более общительными. Лиса с удивлением и недовольством заметила, что присутствующие женщины не гнушались крепкого вина наравне с мужчинами, что явилось для нее неприятным откровением. Украшений и косметики на них было также сверх меры. Может артистки театра, не успевшие смыть грим, предположила она.

Андре, так и не проникнувшись симпатией к людям от искусства, попивал пиво, выслушивая жалобы на жизнь от уродца, маленького, побитого жизнью, похожего на горгулью, но гордого, как и все уродцы.

— А однажды Гарибальди проломили голову дорогой тростью.

— Тростью? — изумился Андре.

— Да. Видимо кто-то перепутал трость с яблоком и бросил на арену. Наверно, от восторга. Мы ее потом продали и оплатили лечение бедному Гарри. Но надо кидать яблоки или помидоры, а не трости. Груши, кстати, тоже могут подойти.

— А кинули яблоком, проблемы не было бы?

— Ну, смотря куда попадут, но это наша работа, — с достоинством ответил уродец, — я предпочитаю есть честный хлеб, а не ворованный. А человеки мы крепкие.

— Похвально, дружище, — одобрительно кивнул Андре, — как твое благородное имя?

— Зови меня Самсон. Настоящее… оно не такое звучное.

— Самсон… Это который медведю пасть разорвал?

— Нет, это был другой Самсон. Я пасти не рву.

Андре улыбнулся:

— Твое здоровье, Самсон.