Оцепенение

– Афсанех говорит, что работа над научным трудом продвигается успешно, – говорю я.

Мартин улыбается и бросает быстрый взгляд на мою жену.

– Да, как я только что сказал. Защита в октябре, если все пойдет по плану. Но у моего профессора из института психологии как раз произошло смещение межпозвоночного диска, так что всего можно ожидать.

– Прости, – извиняюсь я. – Я отвлекся.

Мартин отмахивается:

– Все в порядке. Вам есть о чем подумать помимо моей пыльной докторской.

Возникает пауза. Я опускаю глаза и изучаю узоры на столе, вырезанные Надей весной. Помню, как сильно тогда на нее разозлился. Если она выздоровеет, я никогда больше не буду на нее злиться.

Только бы она поправилась. Только бы стала прежней.

Афсанех прокашливается:

– Я бы не назвала ее пыльной. Она хорошо описывает наше время.

– А о чем она? – спрашиваю я.

Мартин склоняет голову и запускает руку в волосы. Крупный нос блестит в свете люстры.

– О нарциссизме, точнее о том, как этот тип личности становится все популярнее.

– Все популярнее, правда? – удивляюсь я.

Мартин опирается локтями о стол.

– Да. Американские исследователи Твенге и Кэмпбелл выяснили, что нарциссические черты характера развиваются у населения быстрее, чем ожирение. Особенно это касается женщин.

Мартин подмигивает Афсанех и подливает вина.

– Другие исследования тоже подтверждают это наблюдения.

– Можно ли говорить об эпидемии? – спрашивает Афсанех и одним глотком опустошает свой бокал.

– Так и говорят, – продолжает Мартин, – это и есть эпидемия.

– Но почему? – спрашиваю я. – Почему мы становимся нарциссами?

Мартин криво улыбается.

– Общество изменилось. Социальные структуры разрушились. Минимальная ячейка общества больше не семья, а сам индивид. Добавьте к этому рост популярности социальных сетей. Один миллиард людей пользуется «Фейсбуком». Миллиард, понимаете? И другие соцсети растут как на дрожжах. Существует прямая зависимость между социальными сетями и нарциссическим поведением. Это клинически доказано. И в этом нет ничего удивительного, ведь социальные сети требуют от тебя безупречного фасада – гарантии максимального количества лайков, комментариев, подписчиков и что там еще бывает.

– Мы тоже обращаем на это внимание в нашем Проекте, – заявляет Афсанех, пытаясь подавить зевок.

– Но ведь люди всегда были зависимы от социального признания, – говорю я.

– Да, – соглашается Мартин, – но процесс поиска этого признания и принятия был естественным, без привлечения технических средств. А сегодня некоторые люди не выходят из дома. Они только делают фотографии в разных нарядах и выкладывают в Интернет. Все их друзья – виртуальные. Они словно срослись с технологией в одно целое.

Афсанех подливает себе вина. Движения у нее замедленные, неуклюжие. Бутылка громко стукается о стол, когда она ставит ее слишком близко к краю.

– Это как китайская свадьба, – фыркает она.

– Китайская свадьба? – спрашиваю я, пододвигая бутылку к середине стола.

– Да, я слышала доклад китайского профессора в Стокгольмском университете. Он говорил, что в Китае не принято устраивать большое празднество по случаю свадьбы. Вместо этого молодые идут к фотографу и устраивают фотосессию с кучей реквизита. Делают снимки с бокалами шампанского в руках, режут искусственный торт, целуются на фоне декораций и так далее. Потом альбом с этими снимками демонстрируют друзьям и родственникам. А в Японии можно снять напрокат гостей для свадьбы, чтобы на снимках было больше народу.

– Вот-вот, – кивает Мартин, – тот же механизм. Гораздо важнее показать снимки, чем пережить настоящую свадьбу с друзьями, родственниками и шампанским. Этот феномен меня и интересует. Только в моем случае люди не собирают снимки в альбом, а выкладывают в социальные сети. А там возможности для социального признания безграничны. Зимой я посетил Освенцим. Знаете, сколько людей делали там селфи? Словно важнее показать друзьям, что ты был здесь, чем попытаться осознать, что на самом деле там произошло.

Афсанех морщится.

– Ты серьезно? Меня бы стошнило при виде того, кто фоткает себя на фоне газовой камеры.

– Но именно этим они и занимались.

Мартин откидывается на спинку стула и продолжает:

– И это только начало. Интернет внес в общественный договор существенные изменения. Тот договор, в котором было прописано, сколько раз можно сказать «посмотри на меня!». Реальная жизнь не представляет столько возможностей для получения позитивной обратной связи, как Интернет. Тогда зачем тратить время на реальную жизнь?

– Так «Фейсбук» победил? – в шутку спрашиваю я.

Но Мартин серьезен.

– Ты в курсе, что «Фейсбук» стал так популярен после изобретения «лайка»? Женщина по имени Леа Перлман его придумала, если я правильно помню. Это было почти десять лет назад. И иконка с большим пальцем, смотрящим вверх, перевернула Интернет. Изменила поведение людей, принесла компаниям денег или сделала их банкротами, выбрала и свергла президентов.

– Ты не преувеличиваешь?

Мартин трясет головой.