Отщепенец

Чуткие пальцы прикоснулись к Гюнтеру. Пальцы? Нет, Натху сидел, не шевелясь. Да он бы и не дотянулся до кавалера Сандерсона из угла, где сидел. Гюнтер назвал это пальцами и прикосновением, потому что весь опыт молодого человека говорил о невозможности того, что происходило на самом деле. Разум Гюнтера излучал покой и уют, защитный периметр не пропускал внутрь ничего, выдавая наружу, в пространство комнаты, строго отмеренные порции чувств со знаком «плюс» — и чьи-то касания, легче крыльев мотылька, раздражали периметр, укрепляли оборону, прекращали трансляцию. Изощрённый, обученный мозг эмпата высшей квалификации закрывал все щели во избежание случайного допуска посторонних в святая святых, а кто-то скрёбся, просил, умолял.

— Натху?

Окажись в подземном убежище другой ментал, эмпат или телепат, не важно — Гюнтер знал бы, что делать. Пожалуй, он почуял бы коллегу прежде, чем тот стукнулся в Гюнтерову калитку — для контакта ментал бы раскрылся, и это произошло бы на мгновение раньше, чем собственно контакт. Так боксер отслеживает начало удара соперника до того, как кулак прилетит ему в челюсть.

— Натху, это ты?

Я дрожу, подумал Гюнтер. У меня стучат зубы. Озноб? В последний раз я так дрожал, гриппуя, с высокой температурой. Ментальные способности у сына? Это невозможно! Закон Ойкумены не знает исключений: у рас энергетов рождаются антисы, у техноложцев и варваров — менталы. Ещё не было случая, чтобы телепат родился в семье брамайнов или гематров. Не было и случая, чтобы у ларгитасцев или кемчугийцев родился антис. Где, у кого может родиться антис-ментал, владелец сразу двух уникальных способностей? В сказке, в фантастическом комиксе, больше нигде…

«Мы боимся всего, чего не понимаем. Мы так устроены. Боимся, ломаем, чтобы выяснить: что там, внутри? Как оно работает? А когда выясним, то уже ничего…»

Он даже не заметил, что впервые назвал Натху сыном — пусть в мыслях, но назвал. Страх ушёл — страх «горячего старта», гибели в антическом пламени. Ментал не может быть антисом. Гюнтер знал это наверняка, без исключений, и наивная попытка сына забраться в мозг отца исключала для Гюнтера всякую возможность «горячего старта». Это было ошибкой, возможно, роковой, убийственной ошибкой, но сердцу не прикажешь — Гюнтер Сандерсон успокоился. Король в золотой короне, сейчас он находился на своей территории — контакт разумов был знако́м Гюнтеру во всех его проявлениях.

— Ты хочешь войти?

Беззвучный шорох: Натху скрёбся в стену.

— Ты только не спеши. Если влезешь силой, я шваркну тебя так, что костей не соберёшь. Я не со зла, просто мой мозг лупит по агрессору из всех орудий. Ты же не агрессор? Ты хороший мальчик, ты разуешься в прихожей, вымоешь руки…

Шорох усилился, ослабел.

— Погоди, я открою дверь…

Я не говорю вслух, отметил Гюнтер. Это мысли, вернее, целевые чувственные настроения: «Ты хочешь войти?», «Ты только не спеши», «Ты хороший мальчик», «Погоди, я открою дверь». Он что, улавливает? Реагирует? Поди пойми, если парень — и не парень вовсе, а руки-ноги в жутких конфигурациях.

— Вот, давай. Ну же!

Нет, Гюнтер не ждал беды. Откуда ему было знать, что маленькие дети чаще всего лезут туда, куда им лазить запрещено? Спроси он об этом у матери или отца, и родители охотно просветили бы сына, но бабушка с дедушкой находились далеко, а их драгоценный, их уникальный внук Натху Сандерсон — близко, и Сандерсон-младший только что сделал первый шаг в космосе памяти Сандерсона-старшего.

Контрапункт Спасение Папы Лусэро, или Я тебя тоже люблю

«Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома. Это увеличит ваше здоровье, удлинит жизнь и даст силу терпеть превратности судьбы. Вы будете умирать с радостью и в убеждении, что вас ожидает счастье, совершенство, беспредельность и субъективная непрерывность богатой органической жизни.

Мои выводы более утешительны, чем обещания самых жизнерадостных религий».

Константин Челковцев, автор книги «Грезы о земле и небе», член-соревнователь Общества Любителей Мироведения

— Папа! Папа!

Двор был пуст. Ни танцующих женщин, ни горластой детворы. Одинокий вудунёнок лет шести, курчавый и чёрный, как деготь, подошёл к Тумидусу и, задрав голову, стал смотреть на военного трибуна.

— Куум, бро, — пискнул вудунёнок. — Деньги есть? Дай, если есть.