Отщепенец

Антис в сюртуке обходится без эффектных жестов. Он лишь заговорщицки подмигивает мальчику — и тоже исчезает. Мальчишка медлит. Грудь его судорожно вздымается, кожа на вдохе туго обтягивает рёбра. Страх, волнение, неуверенность — всё это ясно читается в позе мальчика, во взгляде, устремлённом ввысь…

Решился, понял гуру.

Выражение лица мальчика меняется. Ребёнок исчезает вслед за взрослыми. Прянул в небо? Серебристый круг смятой травы — всё, что оставляет порыв ветра на том месте, где стоял юный антис.

Новая картинка: звёзды, космос. Три вихрящихся сгустка чистой энергии переливаются всеми цветами спектра. Два побольше, один поменьше. Наложение данных с волновых и оптических сканеров слежения.

Горакша-натх уже видел подобные компиляции.

Изображение со сканеров сменяет анимация. Сквозь космос летит троица антисов в обликах, подаренных галлюцинаторным комплексом. Исполинский змей-наг с человеческим торсом. Слоноголовый толстяк с топором в правой руке и лотосом в левой. Восьмирукий великан с детским лицом. Даже клыки, выступающие наружу, не делают это лицо взрослее.

Мальчик. Антис.

Кешаб Чайтанья, нынешний лидер-антис расы Брамайн.

— Сбой анимации, — с раздражением говорит генерал Бхимасена. — Змей и слоноглавец. На самом деле они лев и буйвол. Надо будет вызвать наладчика.

* * *

— Полагаю, вы уже сами всё поняли.

— Они убеждали Кешаба выйти в большое тело? Уговаривали не бояться?

— Именно так, Вьяса-джи.

— Я понимаю, что я увидел. Но я не понимаю, почему это происходило. Чего боялся Кешаб? Это ведь такое приключение! Любой ребёнок всё отдаст, лишь бы…

— Они боятся. Все антисы, не только наши. Независимо от расы.

— Чего?

— Смерти, Вьяса-джи. Они боятся смерти.

— Смерти?!

— Вы действительно думаете, что первый выход в большое тело — это увлекательное приключение? Полёт, космос? Свобода? Сила? Небывалые возможности?

— Признаться, да. Я всегда так думал.

— И всегда ошибались. Для детей антическая инициация — ужас смерти. Выход в волну ребёнок ощущает, как собственную гибель, уничтожение малого, физического тела. Нет кошмара страшнее. Дети-антисы переживают сильнейшую травму. Фактически они умирают и рождаются заново. И то, и другое — стресс, шок. Вернувшись, они не просто боятся снова выйти в волну. При одной мысли об этом их начинает трясти. Да что я вам рассказываю! Вы сами видели. Кстати, вы ведь пробовали дуриан? По первому разу от него всех воротит. Вонь, жуткая вонь! Но если перебороть себя, распробовать… К вони привыкаешь, перестаёшь её замечать, а божественный вкус остаётся. Так и с антисами. Если ребёнок сумеет перебороть страх — дальше всё легко. Это знаем мы, вехдены, вудуны, гематры…

— Но не знают варвары и техноложцы. У них нет антисов, нет антических центров. Нет информации. А делиться ею с Ларгитасом никто не спешит.

— Вы правы, Вьяса-джи.

— Ларгитасцы тоже боятся. Они ждут, что Натху уйдёт в волну. Им даже в голову не приходит, что уходу в волну его надо учить. Уговаривать, убеждать…

— Уговоров мало. Методик, воспитателей — мало. Важен личный пример. Как правило, это единственный способ убедить малыша стартовать.

— Единственный?

Гуру наклонился вперёд:

— А как насчёт опасности, Рама-джи? Смертельной опасности?

— Что вы имеете в виду?

— Допустим, кто-то выстрелит нашему мальчику в голову?

III

Глупо ждать чуда от чуда.

После ментального контакта Гюнтер заходил к Натху по двадцать раз на дню. Заходил? Забегал, заскакивал, подкрадывался, вползал тихой сапой, пробовал способ за способом — и вылетал прочь, бормоча: «Ничего, ничего…» Что означало это сакраментальное «ничего»? Что пытался сделать молодой человек — успокоить себя? Отметить полное отсутствие прогресса? Обозначить надежду на прогресс в будущем?

Ах, если бы он знал это сам!

Кажется, позы, принимаемые ребёнком, стали менее кошмарными. И ещё вяленая рыба. Ох уж эта рыба! Гюнтер не заметил, с чего всё началось. Наверное, вспомнил про кружку пива с закуской в виде распластанного, блестящего от жира леща. Что-то из эмоционально насыщенного образа прорвалось сквозь периметр защиты, и Натху вдруг сел по-человечески, просто поджав ноги под себя, а не устроив из них натуральную катастрофу. Гюнтер прислушался, как умеют слушать только эмпаты. От ребёнка веяло покоем и удовольствием. Из любопытства кавалер Сандерсон усилил чувственные волны, связанные с вяленой рыбой, и Натху в ответ усилил состояние покоя, лучась удовлетворением физиологического характера.

С этого момента, стоило Гюнтеру «включить леща», как Натху садился и успокаивался. О причинах такой связи лучше было не задумываться. Гюнтер даже выстроил карточный домик гипотезы, объединяющей шадруванское сексуальное воспоминание («…чем быстрее подпрыгивают её груди, тем солоней во рту. Словно вяленой рыбы наелся…») с образом материнской груди — выстроил, дунул, и домик рассыпался, как в сказке про трёх поросят.